Коммодор Хорнблауэр

Люгер привелся к ветру, паруса захлопали, суденышко подошло к подветренному борту большого корабля. Хорнблауэр поднял глаза: над головой покачивалась готовая к спуску боцманская люлька.

– Отставить люльку! – заорал он, потом крикнул шкиперу: – Ближе к борту!

Хорнблауэр не собирался подниматься на корабль в боцманской беседке – слишком несолидно для коммодора предстать перед командой с болтающимися в воздухе ногами. Люгер подошел к самому борту; крашеные орудийные порты оказались вровень с плечами Хорнблауэра, внизу бурлила зажатая кораблями вода. Это были неприятные секунды. Если он оступится, упадет в воду и его вытащат мокрого, вид у него будет еще более несолидный, чем в боцманской беседке. Он сбросил плащ, плотнее надвинул треуголку, поправил шпагу, чтобы не путалась в ногах, и прыгнул. Между кораблями было около ярда, и Хорнблауэр, едва коснувшись скоб, полез вверх. Трудны были только первые три фута – дальше подъем облегчался значительным завалом борта. Он смог даже помедлить и собраться с мыслями перед последним рывком к входному порту. На палубу он вступил уже с приличествующим коммодору достоинством.

Выражаясь профессионально, это была высочайшая точка его карьеры на сей день. Капитанские почести – свист боцманских дудок, четверо фалрепных, караул морских пехотинцев – были ему не в новинку. Теперь же как коммодора его встречали шестеро фалрепных в белых перчатках, морские пехотинцы и оркестр, двойной строй боцманматов с дудками, а в конце строя – офицеры в парадных мундирах. Едва он ступил на палубу, забили, перекрывая свист дудок, барабаны, трубы заиграли марш. Держа руку у треуголки, Хорнблауэр прошел вдоль строя боцманматов и фалрепных; приветствие странно взволновало его, как ни убеждал он себя в ничтожности внешних знаков своего высокого положения. Он крепился, чтобы не расплыться в глупой самозабвенной улыбке, и с трудом сохранял на лице выражение суровой, по чину, сдержанности. В конце строя застыл во флотском приветствии Буш, без усилия опираясь на деревянную ногу. При виде его Хорнблауэр вновь едва не улыбнулся от радости.

– Доброе утро, капитан Буш, – произнес он нарочито резко и протянул руку с самым что ни на есть официальным видом.

– Доброе утро, сэр.

Буш опустил поднятую в приветствии руку и схватил протянутую ладонь, в свою очередь силясь изобразить не дружеское, а просто уважительное пожатие. Рука его была тверда, как встарь – продвижение по службе ее не разнежило. Однако Буш тщетно пытался совладать с собой. Голубые глаза светились радостью, а обветренное лицо расплылось в невольной улыбке. Хорнблауэру все труднее было держаться официально.

Краем глаза он видел, как матрос пробежал к сигнальному фалу. Черный шар взмыл вверх: только он достиг блока, матрос дернул, и шар раскрылся. Это был коммодорский брейд-вымпел. В следующую секунду из борта корабля выкатился клуб дыма и громкий раскат возвестил о начале салюта. Это была величайшая минута в жизни Хорнблауэра, пик профессионального успеха – тысячи и тысячи флотских офицеров честно служили всю жизнь, но так и не увидели собственного брейд-вымпела, не услышали и одного выстрела в свою честь. Хорнблауэр был уже не в силах сдерживать улыбку. Он встретился глазами с Бушем и рассмеялся в открытую, и Буш рассмеялся вместе с ним. Они походили на пару школьников, которые радуются успешной проказе. И что особенно приятно – Хорнблауэр видел, что Буш не только рад вновь оказаться у него под началом, но и просто радуется его радости.

Буш взглянул за левый фальшборт, и Хорнблауэр проследил его взгляд. Он увидел остальную эскадру: два уродливых бомбардирских кеча, два шлюпа с полной корабельной оснасткой и грациозный маленький тендер. У их бортов тоже показались клубы дыма, которые почти тут же унес ветер: каждое суденышко вторило флагману, приветствуя брейд-вымпел. Буш, сощурив глаза, следил, все ли идет как положено, и, убедившись в этом, вновь широко улыбнулся. Отгремела последняя пушка; с каждого судна дали по одиннадцать выстрелов. Хорнблауэр отметил про себя занятное обстоятельство: церемония поднятия его брейд-вымпела обошлась Англии примерно в пятьдесят фунтов. Это в то время, когда она напрягает все силы в смертельной схватке с тираном, подмявшим под себя пол-Европы. Пересвист дудок возвестил окончание церемонии; команда вернулась к своим делам, морские пехотинцы взяли ружья на плечо и, чеканя шаг, двинулись прочь.

– Счастливая минута, Буш.

– Да, сэр, и впрямь.

Предстояло познакомиться с офицерами: Буш представлял их одного за другим. Все они пока казались на одно лицо, но Хорнблауэр знал – очень скоро в корабельной скученности каждый станет отдельной личностью, а его странности – знакомыми до тошноты.

– Надеюсь, господа, вскоре мы узнаем друг друга ближе, – сказал Хорнблауэр, облекая в вежливую форму последнюю мысль.