Комментарии к «Государю» Макиавелли

Отметим также, что когда Макиавелли использовал термин государство применительно к правительственному аппарату, он обычно старательно подчеркивал, что последний должен целиком оставаться в руках государя. Иными словами, lo stato в этом случае остается эквивалентным lo suo stato (его государство), собственного государства правителя[128].

В целом же можно предположить, что копья по поводу данного термина ломаются по большей части напрасно. Теория государства Макиавелли в данной книге попросту не интересовала. Ему всего лишь хотелось давать советы государям.

Макиавелли проявляет себя в данном случае как современный по нашим меркам политический консультант. В сегодняшней России это значит: как можно меньше теории, как можно больше практики (хотя мне приходилось встречать и таких продвинутых консультантов, которые оправдывали свою практику чужой теорией. Естественно, что такой подход оплачивался несколько выше). Эта позиция оправдана со стороны интересов заказчика и вполне естественно, что нанимаемый эксперт должен быть готов к этому с самого начала. Похоже, что автор «Государя» имел в виду именно этот случай. Впрочем, мы не можем на этом основании уклониться от анализа терминологии.

Последние могут быть либо унаследованными – если род государя правил долгое время, либо новыми.

Макиавелли здесь продолжает действовать в рамках нарочито строгой формы изложения. Все вроде бы поддается делению и анализу, все может быть подсчитано. Комментаторы здесь иногда[129] отмечают, что упоминание новых монархий являлось у Макиавелли относительно неожиданным для его времени, хотя и, возможно, было частично заимствованным у Тацита.[130] Правда, с моей точки зрения, флорентийцу не нужно было рыться в работах древнего римлянина, дабы вспомнить о том, что происходило на его глазах или было совсем недавней историей. Об этом свидетельствует уже следующая его фраза, в которой упомянуты Франческо Сфорца* и захват Испанией Неаполя.

Что касается понятия государь (il principe), то оно употребляется Макиавелли в отношении всех независимых глав государств. Уже в самом начале книги видно, что для автора они делятся на две группы: наследных и новых правителей. В случае с последними флорентийец чаще всего обращался к деятельности сына папы Александра VI Чезаре Борджиа и Франческо Сфорца.

Новым может быть либо государство в целом – таков Милан для Франческо Сфорца; либо его часть, присоединенная к унаследованному государству вследствие завоевания – таково неаполитанское королевство для короля Испании.

Принципиальное замечание для последующего понимания идей «Государя». Новым государством может быть и то, которое присоединило к себе другую завоеванную страну. В XXI главе, например, пойдет речь о Фердинанде Арагонском, который захватил мусульманскую Гранаду и стал, тем самым, новым государем в классификации флорентийского мыслителя.

Отмечу также, что Милан и Сфорца являются для Макиавелли одними из любимейших примеров для иллюстрации своих тезисов. Это объясняется несколькими причинами: действительной значимостью Милана для политической жизни Италии и в целом, огромной ролью, которую он сыграл в Итальянских войнах того времени[131], традиционными тесными связями, которые были между Сфорца и правившими во Флоренции Медичи.

Родоначальником династии Сфорца был Муцио Аттендоло (1369–1424), выходец из среды зажиточных крестьян. Свое прозвище Сфорца получил за физическую силу, хотя есть и другие объяснения[132]. Его сын, Франческо Сфорца (1401–1466), кондотьер на службе многих итальянских правителей, в 1450 г. захватил Милан и провозгласил себя при поддержке горожан его герцогом. Он стал первым из своей династии миланских герцогов (1450–1535).

С нашей точки зрения, довольно любопытно здесь, что выходцы из крестьянской среды смогли основать династию, которая в условиях постоянных войн и неурядиц просуществовала, пусть и с перерывами, более столетия и дала жизнь ряду феодальных фамилий. И не только интересно, но и чрезвычайно важно с точки зрения социальной мобильности, которая была относительно высокой. Удачливый авантюрист мог в Италии действительно сделать стремительную карьеру на политическом поприще. А вот средневековая Россия, напротив, в целом была обделена примерами такого рода. Правда, при Иване IV в Думе в конце концов бояр отчасти заменили неродовитые любимцы царя, однако при Федоре Ивановиче численность боярской курии почти сразу же удвоилась, а курия думных дворян оказалась фактически разогнанной.[133]