Комментарии к Бхагавадгите

Но каким образом сочетается это учение йоги с тем, что рассказывается в самом начале Гиты? Ибо вы должны помнить, что говорящий и ученик стоят в середине между двумя армиями, которые готовятся вступить в бой. Как раз когда «выстроившиеся в бой сыны Дхритараштры были готовы к сражению» (I, 20), сердцем героического Арджуны овладело великое отчаяние. Целью всего, что говорится и что делается в Бхагавадгите, является один и тот же мотив: придать Арджуне мужество и решимость, вовлечь его в действие, принудить его, если нужно, к сражению, и все аргументы постоянно сопровождаются одним и тем же припевом: «и потому сражайся!». Всё равно, о чём бы ни шла речь, о природе ли Дживатма, нерождённой, неумирающей, неизменной и постоянной, или же о значении Единства и Многообразия, о строении миров, о значении единой Жизни, проникающей всё сущее, – в конце всех философских разъяснений опять звучит всё тот же припев: «И потому постоянно думай обо Мне одном и – сражайся!» (VI, 7). Или когда речь идёт о благоговейной преданности, и ученику указывается на необходимость делать всё во имя Господа, и всё же, «устремив свои мысли на Высочайшее Я… сражайся, Арджуна!» (III, 30). И когда видение божественной Формы раскрывается перед Арджуной, мы слышим то же самое: «Бейся же без страха, Арджуна, рази!» (XI, 34).

И под самый конец, когда Кришна говорит: «Погрузи свой ум в Меня, будь предан Мне, жертвуй Мне», всё та же прежняя мысль звучит в вопросе: «Уничтожено ли твоё неведением рождённое заблуждение?» (XVIII, 65,72), и результатом всего этого является решимость Арджуны сражаться: «Я поступлю по слову Твоему», – говорит он и бросается в битву.

С первого взгляда всё это кажется очень странным и очень неожиданным. Ожидается учение йоги, предполагается воспитание истинного йога, а между тем, при каждом новом рассуждении, при каждой смене аргументов звучит всё тот же припев: «И потому сражайся!», «Восстань и будь готов к битве» (II, 37). Вот что приказывает Господь йоги. Всюду в этом Писании йоги мы видим самое сильное настояние действовать, слышим воззвание к битве; в битве же заключается самая квинтэссенция деятельности, её порыв, её натиск, её устремление. И в самом деле, какая деятельность может быть деятельнее сражения героев на поле битвы? И всё же как раз здесь, на поле битвы должна быть усвоена йога. Как раз здесь появляется Йогишвара во всей полноте своей силы и своего великолепия. Не удивительно, что всё это кажется странным для современного ума, даже в Индии. Ибо в современной Индии усиленная деятельность и практика йоги кажутся несовместными. Мне приходилось слышать даже от индусов, что человек не может быть йогом, если он не живёт отдельно от всех людей в пещерах, или джунглях, или в пустыне, где-нибудь в уединении в высоких Гималаях, под священным небом Индии. Я слышала от них такое мнение, что никто не может стать йогом среди деятельной жизни, среди труда и старания помогать во всём добром, что происходит в мире; слышала, что йога означает уединение, безмолвие, бездеятельность. Таковы мысли многих современных индусов, и нужно отметить тот факт, что в течение человеческой эволюции между деятельностью, возникающей благодаря стремлению к предметам мирским, и той благородной, неустанной деятельностью, которая возникает единственно из стремления содействовать воле Бога, существует промежуточная ступень, когда деятельность кажется ненавистной, как принадлежащая миру сему, и когда высший урок «действие в бездействии» ещё не усвоен учеником.

Но Сам Господь йоги видит йогу в совершенно другом свете: «Кто деятельно исполняет свой долг, не рассчитывая на плоды своей деятельности, тот есть йог» (VI, 1). Он идёт даже ещё дальше и объявляет: «Йога есть искусство в действиях» (II, 50). Таким образом, в мыслях Господа йоги, йога соединяется с чем-то совершенно отличным от современной идеи, по которой необходимо уединяться от людей, прятаться в пещерах, джунглях, удаляться от населённых мест.