Комиссаржевская

Варе, натуре страстной и серьезной, чужд мир аккуратности и пошлости, который ее окружает. Она презирает провинциального щеголя, которого ей прочат в женихи. Она видит, что он ни на что, кроме болтовни, не способен. Ее тянуло к Ашметьеву, прожившему почти всю жизнь в Париже, внешне не похожему на серые будни их жизни. Деятельный характер Вари проявляется в искренней любви к парижскому барину и, естественно, требует в ответ такой же страстности, готовности на жертву и подвиг во имя любви. И где было знать ей, чистой и верующей в чистоту людских помыслов, что для барина ее любовь всего лишь игрушка?!

В третьем акте Ашметьев, испугавшись чувства Вари и связанных с ним хлопот, превращает их роман в нелепую шутку. В этой сцене Комиссаржевская бросалась на скамью и рыдала, хотя слез в пьесе у автора не было. Для Вари, созданной Комиссаржевской, уход Ашметьева оказывался не только трагедией любви. Варе было страшно узнать, что ее герой тоже болтун и трус, способный только на то, чтобы победить в словесной схватке такого же болтуна.

Варя, как ее играла Комиссаржевская, действительно была «редкость, дивное создание, счастливая случайность в будничной жизни». Она не может и не хочет мириться с окружающей пошлостью. Не разрешись все по воле автора счастливо, Варя дорого заплатила бы за свои светлые порывы, она повторила бы конец «Бесприданницы». Интересно, что в первом варианте пьесы Варя кончала жизнь самоубийством, да и сама пьеса была насыщена драматическими положениями.

Но даже в комедийном варианте пьесы Комиссаржевская показала драматизм обманутого поэтического чувства и способность героини жертвовать собой во имя любви.

Три четверти театрального зала заполнила студенческая молодежь. Все ряды черны от сюртуков и тужурок вперемежку с белыми платьями Первые фразы Комиссаржевской тонут в аплодисментах. Акт за актом, до конца спектакля, аплодисменты и цветы, цветы и аплодисменты. Взволнованная артистка, едва добравшись до уборной, в изнеможении падает на маленький диванчик. Кто-то испуганным голосом требует:

— Доктора! Доктора к Вере Федоровне… Она умирает!

Евтихий Павлович, партнеры заглядывают в дверь уборной. Вера Федоровна, услышав шум, громко говорит:

— От счастья не умирают…

После спектакля огромная толпа ожидала артистку у служебного входа, окружив старую театральную карету, похожую на ту, в какой когда-то возили ее отца. Веру Федоровну студенты вынесли на руках. Кто успел — поместился рядом с кучером, на подножке, на запятках кареты.

Кучер, привыкший к всяким неожиданностям у театрального подъезда, дернул вожжи, весело крикнул: «Пошла!», и карета покатилась, громыхая и звеня.

На Ямской, у подъезда трехэтажного дома, на ступенях лестницы толпились молодые люди.

Кто-то дернул ручку звонка. За Верой Федоровной в маленькую переднюю студенты внесли корзины с цветами. Артистка жила в трех маленьких комнатах с полутемной передней. Казалось, что иначе и быть не может. Все вокруг отличалось той простотой, какая была присуща ее игре, ее обращению с людьми.

Вера Федоровна проводила гостей и прошла в столовую. На большом, не по комнате, столе давно уже ждал хозяйку ужин.

— Ах, Аннушка! — говорила Вера Федоровна, обнимая старую воспитательницу. — Я сегодня такая счастливая! Когда я играю для них, молодых, смелых, сильных, мне и умереть на сцене не жалко!

— Погоди, милая, умирать-то, — ласково отвечала Анна Платоновна. — Ты еще людям нужна. Днем были студенты из гарного. Письмо оставили, вот тут на столе.

Студенты умоляли — так и было написано: «Умоляем дорогую Веру Федоровну», — принять участие в благотворительном вечере в пользу пострадавших участников февральских событий, устраиваемого в горном институте под флагом студенческой кассы взаимопомощи.

— Вот видишь, Аннушка, отказываться-то никак нельзя, а у меня спектакль!

— Да уж вижу, что нельзя! — отвечала Анна Платоновна, пододвигая Вере Федоровне чай и плетенку с хлебом. — Скажу, чтоб в театр за тобой приехали! А пока съела бы хоть немного чего-нибудь, одни ведь глаза остались.

Студенты хорошо знали, что, открывая Вере Федоровне тайное назначение вырученных с вечера средств, они могут быть уверены в ее согласии, и Комиссаржевская стояла уже у них в программе.

Под прикрытием, или, как тогда говорили, под флагом, легальных, разрешенных правительством вечеров, собраний, банкетов шла бурная деятельность нелегальных кружков, союзов, партийных комитетов.

В те предреволюционные годы Вера Федоровна часто читала на концертах горьковскую «Песню о Соколе». Можно представить, какое настроение вызывала Вера Федоровна, произнося пламенные строки:

Безумству храбрых поем мы славу!

Безумство храбрых — вот мудрость жизни! О смелый Сокол! В бою с врагами истек ты кровью… Но будет время, — и капли крови твоей горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни…