Стрелки оказались опытными, не палили напропалую, выжидали, залпы стали давать только когда Оболенский подобрался очень близко. Сразу две пули достигли цели — левое плечо вспыхнуло огнем, обожгло правый бок. Кирилл потерял концентрацию, кувыркнулся наугад, сумел откатиться в сторону, укрыться за деревьями. Откуда не возьмись появился крестьянин, направил ружье, выстрелил, но комиссар отреагировал, сместившись и метнув меч. Клинок пронзил грудь несчастного, он рухнул. С проворством и грацией пантеры Кирилл подскочил к телу, не обращая внимания на кровь, сочившуюся из плеча, заливавшую спину, вытащил меч, перемещаясь от одного ствола дереве к другому, стал приближаться к основной массе устроивших засаду селян.
Вот он возник за спиной одного, нанёс размашистый удар, перерубив крестьянину позвоночник. Находившиеся рядом оказались слишком неповоротливыми для комиссара, не успели наставить свое ружье на Кирилла, как он рассек одному шею, другому отрубил челюсть, заставив визжать от чудовищной боли, захлебываться кровью. Когда же оставшиеся открыли огонь, комиссар метнулся за дерево, пули разрезали воздух. Но вот он снова возник, размахивая клинком, словно жерновами смертоносной мельницы. Замертво повалился еще один крестьянин, судорожно хватаясь за перерезанное горло, завопил другой, прижимая к груди перерубленную руку, ружье третьего взорвалось у него в руке, будучи рассечено размашистым ударом, край лезвия вонзился в грудь четвертого, кромсая плоть и кости, словно хлеб, пятый бросился было бежать, но выверенный удар в левую часть спины заставил застыть его на месте.
Еще один, залп, но комиссар опять растворился среди деревьев. Хоть многие из крестьян и прошли через фронт Мировой войны, они никогда не сталкивались с человеком, который холодным оружием был способен перебить десяток вооруженных ружьями мужчин. Нервы не выдержали, крестьяне бросились прочь из рощи, выбежали на открытую местность, остановились метрах в тридцати, на пригорке, дрожащими руками направляя стволы в сторону, рощи. Из тридцати человек, пришедших сюда, в живых оставалось от силы двадцать. Испуганный голова приставил нож к горлу Захара, безумными выпученными глазами вглядываясь в рощу, закричал:
— Хватит, Оболенский. У нас твой человек. Сдавайся, или мы перережем ему глотку.
В ответ тишина.
— Никита Алексеевич, давай отдадим его! — взмолился один из крестьян. — Этот же, — крестьянин ткнул стволом ружья в сторону рощи, — нас всех убьет.
— Замолчи! — приказал не меньше его напуганный голова. — Слышишь, Оболенский! — снова заорал он, стараясь держаться уверенно. — Прикончим твоего дружка, а потом и до тебя доберемся.
— Это вряд ли, — прозвучал на этот раз громкий и уверенный ответ. — Вы, конечно, можете убить Захара. Но со мной так просто не выйдет. Уже должны были понять.
— Так что, готов пожертвовать жизнью своего товарища, ублюдок?! — заорал голова, теряя самообладание.
— Правильно, Кирилл Ваныч! — выкрикнул Захар. — Не сдавайтесь им!
Голова зарычал, толкнул Захара в спину, ногой ударил в висок. Тут же из рощи прогремел выстрел, один из крестьян, стоявших рядом с головой, упал замертво. Перепуганные селяне попадали на землю, даже не помышляли о том, чтобы начать отстреливаться.
— Я не договорил! — донесся стальной озлобленный голос комиссара. — Вы можете убить Захара и если так поступите, я перестану относиться с моему заданию, как к формальности и стану мстить. У меня здесь как минимум пять двухзарядных ружей, хватит, чтобы перебить почти всех вас. Я бы мог сделать это уже, но пока меня сдерживает тот факт, что наркомату обороны нет до вашего села никакого дела и мне не поручали наводить здесь порядок и устанавливать власть Народного Собрания. Однако со смертью Захара все переменится. Более того, я не ограничусь убийствам тебя и твоих приспешников, — голос повысился, слова звучали страшнее канонады артиллерии. — Я вырублю всю вашу деревню! Детей, женщин, парней, девушек — всех! Убивать буду у тебя на глаза, Никита Алексеевич, тебя прикончу последним, четвертовав! Трупы выброшу в реку, а Оболенское выжгу дотла. Никто и никогда не вспомнит о том, что здесь когда-то жили люди. Никто и никогда! — с надрывом в голосе повторил он. — Вот что будет, если Захар умрет.
Вжавшиеся в землю крестьяне заскулили, Никита Алексеевич схватился за голову. Захар, на мгновение потерявший сознание, пришел в себя, блуждающим взглядом смотрел по сторонам.
— Э, комиссар, никто его убивать не будет! — закричал вдруг один крестьянин. — Не стреляй, мил человек, я его развяжу.
Встав с земли, селянин направился к Захару. Из рощи не донеслось ни звука.
— Стой, дурак! — воспротивился было голова, да тут остальные крестьяне, увидев, что в их товарища никто не стреляет, загомонили.
— Не смей ему мешать! Только тронь! Пускай освобождает! — донеслось со всех сторон.
— Да он же поубивает нас, как вы не понимаете! — возразил было голова, да тут кто-то подскочил и врезал ему. Захара освободили, а крестьяне толпой стали мутузить Никиту Алексеевича.