Как же давно Анатолий Николаевич не слышал северного певучего ёканья! Он и сам до поступления курсантом Ленинградской военно-инженерной школы говорил «пойдемтё», «вешайтё». Один из курсантов спародировал его, нараспев лихо продекламировав: «Эх вы, ребята-ребятё, где вы деньги беретё, с чужими гуляетё, своих ненавидитё». Гадать нечего было, кому адресована колкая, вызвавшая смех шутка, но Михеев не выказал ни смущения, ни обиды, а тут же ответил тем же смешливым напевным тоном: «Эх ты, темная деревня, никто замуж не берет. Прилегла бы под осину, может, заяц подберет».
Ответ был так кстати и метко притерт, что насмешник смущенно умолк. И больше уж никто не смел подтрунивать над Михеевым. Да и он стал следить за своей речью, понемногу исправляя вологодско-архангельский говор.
Бабушку Алену давно схоронили. А мать жила все там же, на станции Пермилово. И Анатолий Николаевич подумал: «Не послать ли к ней Димку на лето? В лесное царство! Пусть наберется силы и ума-разума на земле предков…»
Мысли Михеева перебил шофер, многозначительно произнесший:
— Валерий Чкалов! — и указавший рукой в окно машины.
Анатолий Николаевич сразу не понял, с чего бы это Капитоныч вспомнил Чкалова, да еще показывает, будто увидел его на улице. Оказывается, ехали мимо кинотеатра «Метрополь». На огромном рекламном щите задорно улыбался знаменитый летчик. Шла премьера фильма «Валерий Чкалов».
Михееву представилось живое лицо мужественного пилота, не успевшего облететь вокруг земного «шарика», но сумевшего убедить соотечественников, что кто-то из них непременно сделает это. Мысли о Чкалове каким-то образом напомнили Анатолию Николаевичу вчерашнее сообщение по радио о том, что немецкие самолеты шесть часов подряд бомбили английскую столицу. Шесть часов! Лондон! Он невольно поднял глаза и через ветровое стекло машины увидел в небе свинцовую, с подсиненными закраинами, тучу, но не смог представить вместо нее над Москвой вражеский самолет и бомбы, сыплющиеся с него…
В приемной Михеева встретил дежурный по управлению старший лейтенант госбезопасности Плесцов, такой же крепкий на вид, как и Анатолий Николаевич, только повыше ростом, со слегка откинутой назад кучерявой головой, что придавало ему независимый вид. На его груди сверкал орден Красного Знамени, заслуженный в боях у озера Хасан.
Поздоровавшись, Михеев раскрыл высокую, с массивной бронзовой ручкой дверь своего кабинета и распорядился:
— Свяжите меня с Ярунчиковым.
Окна кабинета выходили на восточную сторону, и сейчас в них уже заглядывало солнце, ярко высвечивая на стене за письменным столом портрет Дзержинского. Обстановка была простой: широкий с гнутыми ножками стол, десятка два стульев вдоль стен, тумбочка с телефонами, сейф в углу и на нем — изящная хромированная модель трехпролетного моста, подаренная Михееву сослуживцами по военно-инженерной академии два с лишним года назад, когда его провожали на работу в органы госбезопасности.
Достав из сейфа папку с материалами по группе «Выдвиженцы», Михеев сел за стол и сразу склонился над чистым листом бланка с грифом «Совершенно секретно», собираясь писать задуманную дома шифровку для Ярунчикова.
В кабинете появился Плесцов, мягко прошел по ковровой дорожке, положил на стол красную папочку, доложил:
— Шифровка от Ярунчикова, только что получена. Киев сейчас дадут, — и, чуть помедлив, не последует ли каких распоряжений, так же неслышно удалился.
А Михеев уже читал пришедший от Ярунчикова документ, и в его округлившихся глазах и даже на слегка выпяченных пухлых губах все больше отражалось удовлетворение. В документе сообщалось: