Комиссар Дерибас

— Я хотел попытаться…

«По-видимому, с этой стороны к нему не подойдешь, — подумал Дерибас. — Времени на то, чтобы вести длительные дискуссии о арестованным и изобличать его шаг за шагом нет! А доказательств его вины более чем достаточно». Дерибас повел разговор более решительно:

— Вы связаны с антоновской бандой. Это установлено точно! Расскажите, когда и где вы установили эту связь?

Федоров побледнел. Если до сих пор у него еще и теплилась надежда на то, что удастся выкрутиться, то теперь все рухнуло. Он решил не сдаваться. «Доказательств нет» — так думал он.

— Ни с какой бандой не связан. Я советский служащий и приехал в Москву для выполнения служебного задания. Это подтверждается документами.

— Ну что ж, не хотите говорить — будем вас изобличать. Надеюсь вы, как юрист, понимаете, что это значит. Сейчас я отправлю вас в камеру, и вы еще подумайте.

Было два часа ночи, когда Дерибас зашел к Самсонову. Начинался рассвет.

— Придется тебе, Тимофей Петрович, опять переодеваться и завтра выступать в роли деникинца. Нужно изобличать Федорова. Добровольно рассказывать он не хочет.

— Ну этого и следовало ожидать.

Когда Дерибас пришел домой, наступило утро. Небольшие облака розовели под лучами солнца. На деревьях весело щебетали воробьи.

Выпил чашку чаю, лег в кровать и сразу уснул. Спал недолго, а проснувшись, сразу заторопился на службу. Вызвал Федорова.

— Может быть, одумались и сами будете рассказывать? — спросил он.

Арестованный, насупившись, смотрел куда-то в сторону.

— Мне нечего рассказывать.

Дерибас позвонил по телефону:

— Введите арестованного Завидова.

Федоров вздрогнул и уставился на дверь.

Через несколько минут два чекиста ввели к Дерибасу Самсонова, одетого так же, как тогда, когда он выступал в роли деникинского офицера. Состоялась короткая очная ставка. Уже через несколько минут Федоров заявил:

— Хорошо. Я расскажу все. Но прошу, чтобы мои показания учли на суде.

— Напишите заявление. Я передам его в суд, — сухо ответил Дерибас. Дал ему бумагу и ручку. — Пишите на имя начальника секретного отдела ВЧК.

Вскоре на столе Дерибаса лежало заявление:

«Если будет постановление меня расстрелять, то я заранее примиряюсь с этим постановлением.

Но если принять во внимание мое чистосердечное признание, то я по справедливости подлежу оправданию.

В случае оправдания я не желаю возвращаться в Тамбов, а прошу оставить меня или в Москве, или дать возможность переезда в Вятку или какой-нибудь другой город, по усмотрению ВЧК. Конечно, от дальнейшей политической деятельности после неудачно произведенного опыта я отказываюсь.

Для того же, чтобы моя жена, Н. И. Федорова, имела возможность с вещами сменить местожительство, прошу дать ей возможность получить в Тамбове до места назначения вагон-теплушку, если возможно, бесплатно…

Д. Федоров».

Дерибас прочитал заявление, и его охватил гнев. «Сволочь! — подумал он, но не произнес ни слова. — Зверства антоновских бандитов, сотни замученных большевиков и советских активистов, подготовка правительственного переворота — все это для него только неудачно произведенный опыт! К тому же ему еще нужна теплушка для перевоза личных вещей в то время, как не хватает транспорта для подвоза продуктов и люди голодают!» Наконец Дерибас тяжело вздохнул, положил заявление в папку и спросил:

— С чего начнем?

— С чего хотите. Могу ответить на те вопросы, что вы задали мне вчера.

— Отвечайте.

— В Москву я приехал для установления контакта с членами партии кадетов Тимофеевым и Кишкиным.

— Кто такой Тимофеев?

— Тимофеев Александр Яковлевич, бывший присяжный поверенный, член партии кадетов с 1905 года. Некоторое время был председателем Тамбовского губернского комитета этой партии. Избирался членом Государственной думы. С ним я обсуждал вопросы борьбы с большевиками. С бывшим членом ЦК партии кадетов Кишкиным установить связь я не успел…

— Кто такой Гольдштейн?