Так кто же они, эти братья? Клоуны, музыканты, танцоры, эксцентрики, мимы?.. Пожалуй, ни один комик в мире, за исключением разве что Китона, не вызывал столько резких, противоречивых суждений, какие выпали на долю братьев Маркс. Их юмор странен и необычен. Одни критики усматривают в нем дешевое и низкопробное кривлянье. Другие пытаются увести их искусство в зыбкие сферы сюрреализма и «лунатического безумия».. Принять любую из этих точек зрения было бы одинаково неверно.
В ряду знаменитых комиков братья занимают скромное место. Им не хватает ни трогательной прозрачности чаплиновского юмора, ни мудрой иронии Китона, ни рафинированной четкости ллойдовских трюков. Они грубоваты. Малоэстетичны. Их комедии, как правило, лишены четкого сюжета. В них все перепутано, перемешано, нарушены все привычные отношения и связи между людьми и предметами... Братья словно задались целью вывернуть логику наизнанку, довести все до абсурда.. Чико, например, не моргнув глазом, проглатывает в один момент тридцать порций мороженого, а Харпо, искромсав великолепную картину, вдруг извлекает из-за пазухи курицу или дохлую кошку... Но если это так, если действительно их поступками движут примитивные импульсы и эротические инстинкты, если все их трюки не поднимаются выше уровня дешевого балагана, то чем тогда объяснить небывалый, ошеломительный успех, сопровождавший их выступления на сцене и на экране в течение целого десятилетия? Непритязательностью зрительских вкусов? Но ведь их фильмам аплодировал зритель, воспитанный на лучших традициях американской комической школы, на шедеврах Чаплина и Китона.
Видимо, дело заключается в том, что братья Маркс принесли на экран совершенно новую форму комедийной условности, которая как нельзя лучше отвечала потребностям времени — неутолимой жажде зрителей к восприятию самых условных форм комического.
Каждое искусство обладает своей особой степенью условности. Известно, например, что театральная условность убивает кинематограф или делает его таким же нелепым, как цирк в театре. В этом смысле братья Маркс совершили чудо. Они смешали в своем искусстве различные формы условности. В этом секрет их успеха. И одновременно сложность анализа их творчества.
Весьма характерно, что каждый из братьев тяготеет к определенному виду комедийности. Традиции цирка ярче всего воплощены в клоунаде Харпо, тогда как Гручо, заливающий зрителей непрерывным потоком острословия, ближе к театру. Самые большие споры среди критиков возникают при определении характера их юмора и сатиры. Здесь авторы не скупятся на эпитеты: «Грубый, гротескный, бурлескный, шальной, абсурдный, сюрреалистический , садистический, анархический...» Определения можно было бы множить, но они мало что объясняют. Комики никогда не утруждали себя социальным анализом мира. Их герои — вне общества; кого бы они ни играли — президента, адвоката, слугу ли, управляющего гостиницей или врача — они всегда остаются собой, входя не столько в образ, сколько в его внешнюю оболочку. Единственно, что они неизменно утверждают в любом фильме, — это свою независимость, независимость от общества, его норм, законов, морали, условностей. Независимость, действительно переходящую порой в анархию.
Подобно Чаплину, Китону и Ллойду, каждый из братьев в соответствии со своим темпераментом и характером создает постоянную комедийную маску.
Самый агрессивный среди братьев — Гручо Маркс. Нервный, подвижной, стремительный, с черной щеткой неприятных усов и косым взглядом, вечно прикованным к кончику неизменной сигары, он ни на ком не задерживает внимания больше минуты, успевая, однако, осыпать партнера потоком дерзостей и оскорблений. «Осел, идиот, дубина, болван...» — вот его характерный разговорный набор. Гручо был автором большинства сценариев комедий братьев, его стихия — нонсенс, абсурдный юмор, парадоксальные ситуации, блестящие каламбуры. Так, например, в одном фильме, посчитав с профессиональным видом пульс лежащего Харпо, Гручо важно заявляет: «Одно из двух: или мои часы остановились, или он умер». В фильме «Кокосовые орехи» Гручо, заскочив на конюшню, торопливо швыряет больному рысаку горсть пилюль, советуя «принимать по одной через каждые полчаса». «Если станет хуже, звоните!» — кричит он, убегая. Сарказм и резкое остроумие Гручо, его потрясающее умение мгновенно реагировать на любую реплику собеседника стяжали ему прочную славу в Америке и далеко за ее пределами. « Вы врач?» — спрашивают его. Гручо без колебаний отвечает: «Да. А где лошадь?» Уже после того, как распалось блестящее трио комиков, Гручо Маркс еще долго оставался любимейшим актером телевидения — «гениальным церемониймейстером» всякого рода квизов и обозрений.