В сельской местности - там другое дело. Там деревья людям не безразличны. Может быть, потому, что в домино сельские жители не играют, а играют в "дурака" и детей они не прогуливают. Дети в сельской местности гуляют сами и вообще растут, как трава в соответствии с законами живой природы. В Петровке, допустим - в которой полулегально жил Сеня - деревья росли в основном фруктовые. От абрикосовых и вишневых до персиковых. А один мужик ради эксперимента инжир сажал у себя на приусадебном участке, миндаль и банан. Правда, они не приживались и гибли в первый же год своего существования в связи с неблагоприятными погодными условиями. Но он их снова сажал, говоря, что мы не можем ждать милостей от природы и тем более от деревьев. И еще он говорил, что упорство и труд все перетрут и все равно у меня будут цвести бананы, так же, как на Марсе яблони. Всему - свое время.
Да, а трава в этой Петровке росла сама. От нее и ее неистребимости просто деваться было некуда. Потому что местность здесь испокон века славилась своей болотистостью и низменностью. Но зато все жители Петровки держали всяческую скотину, дающую молоко. И она самостоятельно и произвольно паслась, жуя траву и не требуя практически никакого дополнительного кормления. Только зимой два раза в день требовала. Но зимы в Петровке были короткие и теплые, и опять же под снегом, если он выпадал, травы этой сохранялось в свежемороженом виде достаточное количество. А нынешним летом в траве - там, где она подходит к небольшому болоту, ракету нашли. Класса "Земля - воздух". Устаревшего, правда, образца, такой примерно ракетой был сбит американский воздушный шпион Пауэрс первого мая шестидесятого года.
В Петровке, вернее, на ее окраине - за околицей, в общем - военные себе дачный поселок построили. Небольшой, домов тридцать. Чтоб отдыхать в свободное от защиты родины время и выращивать овощи-фрукты на случай наступления осенне-зимнего периода или выхода в отставку по возрасту и выслуге лет. И эти военные делали емкости для воды из ракетных контейнеров. Они по восемь метров длиной были и поэтому вместительные, и внешний вид имели привлекательный, современной обтекаемой формы. А когда их установили в каждом дворе, в один ряд, слева от домов, построенных по одному единому плану и проекту из одного строительного материала, да еще выкрасили по трафарету, вообще это стало выглядеть красиво - как на параде.
Да, так вот, когда контейнеры в поселок завезли и начали их очищать изнутри от ржавчины, чтобы впоследствии герметически заварить электрической сваркой, в одном из них оказалась ракета. Ну, и не везти ж ее было обратно, в часть, которую к тому времени, кстати, приказом главнокомандующего расформировали. И эту ракету бросили в траву у болота, чтобы ее засосала трясина. Но трясина почему-то ее не засосала. Наверное, потому, что никакой трясины в этом месте не было. Трясина была на средине болота, а не на берегу.
И провалялась эта ракета, укрытая высокой травой года два, а потом ее нашли от нечего делать петровские дети. Они обвязали ракету веревками, впряглись в них, как кони или бурлаки на Волге, по скользкой сочной траве выволокли ее на открытое место, и хотели было установить вертикально - чтобы произвести, если получится, запуск в открытый космос. Но им помешал Сеня. Он шел мимо, увидел все это дело и детей разогнал. А потом еще и сообщил о детской находке участковому. Участковый, правда, все говорил "Сеня, какая ракета, пить тебе надо бросать". А Сеня ему говорил "Макарыч, я ж не пью".
И долго они так говорили, препираясь, пока Сеня не настоял на своем и не вынудил участкового Макарыча согласиться сходить с ним и посмотреть на ракету без посредников. Сеня сказал:
- Макарыч, тебя ж за этот акт доброй воли могут до лейтенанта возвысить и в газетах написать, что мол, усилиями участкового Макарыча обезврежена смертоносная боевая единица.
Этот довод Макарыча убедил, и он, хотя и не пошел смотреть на ракету своими глазами, экстренно связался по телефону с городом и доложил по всей форме, стоя, вышестоящему начальству обстановку на текущий момент. Сеня даже слегка растерялся и опешил от оказанного ему высокого доверия, сказав "ты, Макарыч, сходил бы все-таки сам, прежде чем звонить, а то вдруг я насчет ракеты ошибся и ввел тебя в преступное заблуждение". Но Макарыч ответил Сене: "Не могу я идти, потому верю тебе, как себе, на слово. - И добавил: У меня геморрой в разгаре". "Геморрой, - сказал Сеня, - болезнь пакостная, главное - ни себе посмотреть, ни другому показать." А Макарыч сказал "геморрой - это не болезнь, а образ жизни и, значит, состояние души - гад бы его мать, такое состояние".