Звук, раздавшийся слева и чуть впереди, не походил на все ранее слышанные мной в пределах оранжереи. Металлический. Равномерный. Как будто что-то тянули или сдвигали. Всего несколько секунд. Но наступившая после тишина длилась еще меньше.
— Кушать.
Это больше не звучало ни вопросом, ни просьбой. Исключительно утверждением, уверенным и непоколебимым.
Он стоял шагах в десяти от меня. Целиком, во всей имеющейся плоти. Невесть как оказавшийся в моем загоне. Должно быть, кто-то сдвинул решетку и… Выпустил зверя.
— Кушать.
Зубы у него выглядели омерзительно, особенно в подобии улыбки. А вся фигура, которую я теперь мог рассмотреть подробно, подтверждала: у тебя, Стасик, нет ни единого шанса на побег.
Да и куда бежать? Понадеяться, что дверь успеет закрыться, отсекая преследователя? Хорошо, допустим, один раз мне повезет. А дальше? Сидеть и ждать нового захода? Оттягивать предсказуемый финал? Бессмысленно.
— Кушать.
Он делает шаг навстречу. Я пячусь, цепляясь за корни.
В прошлый раз они помогли. Движимые неясно чем, но уберегли от опасности. Так может, и сейчас? Вот только как их попросить?
Что тогда происходило, вспоминай!
Меня поцарапали. До крови. Трава учуяла новую жидкость и…
Снова дать себя порвать? Пойти на мяч, как когда-то?
Это будет рискованно и больно. Зато осознанно. По доброй воле и собственному желанию. И в конце концов, даже такая смерть грандиознее и достойнее, чем удар по затылку в подворотне.
Все, решено. Ни шага больше назад. Пусть приближается.
— Кушать.
С его худобой хорошо просачиваться между корнями: даже не шевелятся. Хотя это-то как раз и странно. Обычно невидимый ветер их раскачивает туда-сюда, не с шибко большой амплитудой, но заметно. А сейчас все вокруг словно замерло. В ожидании? В предвкушении?
Движется только людоед. Правда, и он почему-то замедлился. Растягивает удовольствие, наверное. Понимает, что я от него никуда не денусь, вот и жеманничает.
— Кушать.
Еще шага два, не больше. Слишком широких для меня, но очень даже средних для его длинных ног.
Это так страшно, всецело положиться на кого-то. Тем более на того, чей язык не понимаешь. Да и есть ли он вообще? Медузки перевели бы, найдись в движениях корней хоть намек на слово или образ, а так…
Последний шаг, и людоед нависает надо мной, облизывая тонкие губы.
— Кушать.
Звучит почти признанием в любви. А раз так, то непременно будет прелюдия. Должна быть.
Когтистые пальцы прокладывают дорожки царапин по моей шее, от уха до ключицы. Спускаются еще ниже. Останавливаются на груди и начинают ввинчиваться в кожу, выпуская наружу кровь.
Он смотрит мне прямо в глаза, и только поэтому я улавливаю это мгновение. Момент истины.
Корни приходят в движение одновременно. Десятки, может быть, сотни, копьями вонзаются в людоеда, протыкают насквозь и вздергивают под потолочную решетку.
Он дергается, распятый и растянутый на этой растительной дыбе, но совсем недолго, и в конце концов бессильно повисает, шевеля губами. Может, молится, может, посылает проклятия на мою голову, не знаю: тонкогубый рот уже забит корнями, и их становится все больше. Так много, что они раздирают людоеда на части. Очень-очень мелкие.
Брызги плоти разлетаются по сторонам, но на меня не попадает ни одной: корни ловят их, слизывая прямо из воздуха. Проходит всего минута, и вот уже ровным счетом ничего не напоминает о случившемся. Ни малейшего следа. Нигде.
Волны, колыхавшие лесное море, затихают.
Все кончено. Можно идти?
Ага, как же!
Корни смыкаются вокруг, колодцем, и упруго отталкивают мои пальцы, пресекая любую попытку раздвинуть завесу. А заодно заставляют задуматься, не ошибся ли я в своих умозаключениях. Может, меня тоже сожрут? Просто не прямо сейчас, а попозже? На десерт?
Но страха все равно нет. Ни капельки. И это чертовски странно, потому что лифтов и крохотных каморок без окон я боюсь с детства. До заикания.
Когда даже не знаешь, что делать, остается только ждать. У моря погоды. Дождичка в четверг. Любого события, которое вновь запустит ход жизни. Пусть это будет хоть снег посреди…
Снег?
Он вдруг начинает сыпаться сверху, сверкающий, будто в солнечных лучах. Только вот здесь-то нет ни одного источника света, так почему же…
Каждая холодная искорка колет и одновременно жжет кожу, в следующее мгновение бесследно тая. А потом тихая метель вдруг заканчивается, и корни расступаются, открывая вид на знакомую просеку.
Все стало прежним?
Похоже.
Но я — нет.
Мысли, в полном согласии с ощущениями, были ясными и простыми.
Нет ничего нового под солнцем, как доходчиво объяснил товарищ Экклезиаст. И не надо быть главным аналитиком ЦРУ, чтобы разобраться в ситуации.
Королева обиделась. Может, даже оскорбилась. Кто знает, вдруг я сорвал ее самый любимый цветочек? В любом случае, не мстят обидчику только святые: остальные ни за что не удержатся от соблазна. Особенно если обладают всей полнотой власти и бла-бла-бла.