Комендантский час

Прихватив немного патронов, дабы путь не обременять, я начал поход. Шел я долго, только на ночь оставаясь наедине с лесом и волчьим воем. На третий день моего странствия я вдруг услышал неподалёку крик. Явно кричал молодой парнишка. Побежал я туда, а там и в правду парень. Лет тринадцати мальчишка.

Вижу: лежит на снегу, а нога в капкане медвежьем. Подбежал я, выхватил ножик свой, да и стал пленника вызволять. Нога вся перебита была, все вокруг в крови, а он глотку рвёт.

В общем, спас я его. Даже ногу чем-то из своего подвязал, и оказалось, что он-то от «красных» бежит. Ваши псы его семью заживо в бане сожгли, а он сбежать успел. И прямиком в лес. Решили мы вместе путь держать. Я ему палку нашел, чтоб он опираться мог и ходить. Он говорит: «Доберемся до родника, который не замерзает, там и разойдемся!».

Я согласился, ну и пошли мы. Да только вот не дошли! Красные до нас быстрее добрались и…убили парнишку.

– Просто добрались и убили? – спросил капитан.

– А что, пытать должны были? Эх, до сих пор себя корю…, – говорил генерал, нахмурив брови и опустив взгляд.

Сергей Семёнович выпустил пару клубов дыма, вынул изо рта сигарету и, подвинувшись к отцу, сказал: «Чего темнишь, отец? Аль чего и перед самой смертью не хочешь рассказывать?».

Генерал поднял глаза и сердито взглянул на отпрыска: «Больно ты говорлив стал, сынок».

– Темнишь, темнишь. Вижу я это. В самом деле, хочешь ты эту историю в могилу с собой захватить?

Сергей Семёнович вновь уставил взор куда-то вниз.

– Ладно, вот как все было.

Шли мы с этим пареньком мимо родника. Того самого, о котором обмолвились заранее. И вдруг слышим: крики и топот коней.

« Красные нашли!» – крикнул парень и, бросив палку, стал, прихрамывая, убегать. Я бросился к воде. Там по весне много талой воды стекает, поэтому целый ров образовывается. Но еще рано было, холодно, воды мало. Я спустился быстро в этот овражек, а парень то, Сашкой его звали, не мог из-за ноги. Спотыкнулся он, да и свалился вниз. Я к нему подбежал, а он орет. Я вниз посмотрел, а у него гангрена началась. Нога под тряпкой почернела. Ну, я его оттащил, а он кричит! Громко кричит, и сделать с собой ничего не может. Я ему рукой стал рот затыкать, а без толку! И слышу уже, что близко красные подошли. Он все орет да ногу пытается схватить, а она кровоточит, и кровь прямо в ручей проливается . Тут слышу: выстрелы! Видать, захотели, чтоб мы сами к ним вышли, испугавшись. А Сашка-то все не заткнется. Ну, я и решился. Схватил за голову и в воду опустил. Он стал о воду руками бить, вырываться, но я его крепко держал. Он все пытается ухватиться руками за что-нибудь, а я не даю. Вдруг прекратил он барахтаться. Руки опустил, и кричать перестал. Ну, я его и стал оттаскивать от воды, чтоб труп «красные» не увидали. Прижал его к себе, а сам к краю оврага теснюсь, чтоб сверху было не видать. Так они меня тогда и не нашли, а Сашка все там же, у ручья лежит….

Генерал взял со стола пистолет.

– Совесть замучила! Так что надо бы с этим и закончить, – произнес он и, поднеся к виску оружие, нажал на курок. Однако выстрела вновь не было.

– Похоже, Всевышний уже меня простил, – сказал Утюжнов и достал из кармана брюк платок, чтобы вытереть капли пота со лба.

– А может, на небесах тоже за нами наблюдают и просто хотят, чтобы представление длилось подольше? – спросил Сергей Семёнович, вдыхая табачный дым.

– Всё может быть, сынок, – сказал генерал, убирая платок назад в карман.

– Мда, – произнёс капитан и окинул взглядом комнату, в которой находился.

– Да, в точно такой же комнате…. Ну да ладно. Перебила как-то раз наш отряд конница казачья. Я был ранен в плечо, но сам живой остался. Бежал через болота, куда кони и сунуться боялись. Пару суток шел через эти топи. Это по весне поздней было. Мошкара заела, а рана серьезная. Думал, не дотяну!

Но вдруг набрел на меня грибник, Павлом его величали. Грибы для храма собирал; как потом оказалось, священником он был. В общем, помог он мне: к себе забрал, а потом с неделю ухаживал. Рана стала заживать. А под присмотром монахинь я вообще на ноги за считанные дни встал.

Как потом оказалось, спасали в храме том не только «красных», но и «белых». Мол, нейтралитет такой у церкви был. Прям как у местных, в этой деревне. Так вот. Меня в некоторые комнаты не пускали. Говорили, что там «белые» офицеры лежат. А в соседней со мной комнате, говорят, лежал аж какой-то генерал.

Ну да мне до него никакого дела и не было. Думал я только о сестрах, которые за мной ухаживали. Но им нельзя такими вещами заниматься. По крайней мере, до свадьбы. Они обетов никаких не принимали, простые девки, так что я их донимал. Одна мне особенно понравилась. Я смотрел на нее, но она будто не замечала на себе моего взгляда. Она была легка и непринужденна даже в сложнейшем уходе за ранеными, и при этом не чувствовала меня, хотя обычно, когда я смотрел на людей, они тут же замечали это. Тяжелый взгляд, доставшийся от отца, давал о себе знать.

Но она так мне шанса и не дала.