Степан поднял наган, дважды выстрелил и отскочил к тротуару. Его обдало жаром и бензиновой вонью. Машина пролетела в нескольких сантиметрах.
— Стой! — это кричал милиционер.
Резко ударили винтовочные выстрелы. Полуторку занесло, и она врезалась в металлическую ограду сквера. Двое выпрыгнули из машины. Один из кабины, другой из кузова.
— Стой!
Двое уходили в разные стороны, отстреливаясь из наганов.
Степан бежал за одним, считая на ходу выстрелы. Вот неизвестный остановился у арки ворот. Поднял наган. Две пули выбили искры из булыжной мостовой.
У него оставался один патрон. Ну, от силы, два. Степан бросился в черный провал арки. Человек бежал, пересекая двор по диагонали. Вот он снова повернулся и снова выстрелил. Теперь не дать ему перезарядить револьвер. Степан бросился на неизвестного. Нож он увидел в последнюю секунду. Увернулся и сильно с ходу ударил в челюсть.
— Товарищ начальник, — к ним, тяжело стуча сапогами, бежал милиционер. — Вы живы?
— Порядок. Помоги поднять. Как у вас?
— Шофер полуторки убит, второй бандит напарника моего ранил и скрылся.
Данилов
— Так, где задержанный? — спросил Иван Александрович. — Этот? Значит, фамилию не называет. Что ж ты так, Лебедев? Правда, тебя узнать трудно, челюсть распухла, но мы же с тобой друзья старые!
— Взяли, суки. Только я вам ничего не скажу.
— Где Резаный? — спросил Данилов. — Молчишь. Помни, Мышь, тебя взяли с поличным — раз, магазин ограбил — два, в работников милиции стрелял — три. Для трибунала хватит. Как раз для вышки. Так что можешь не говорить.
Иван Александрович увидел, как мелко задрожали лежащие на коленях руки Лебедева.
— Оформляйте задержание и — в трибунал, — повернулся Данилов к Полесову.
— Стой, начальник! — вскочил задержанный.
— Сидеть! — резко скомандовал Степан.
— Я скажу, только мне явку с повинной оформите.
— Ах вот что! Значит, ты на этой полуторке прямо со склада в МУР приехал. А кто милиционера ранил? Кто вон его чуть ножом не пропорол, я, что ли? Не будет тебе никакой явки. Ты со скупщиками краденого торгуйся, а здесь МУР, здесь правду говорят, а ее, эту правду, любой суд в расчет берет.
— Пиши, — дернулся Лебедев. — Все скажу…
— Видишь, Степа, — сказал Данилов, когда они остались вдвоем, — опять ушел Резаный. Мастер, что и говорить. Но кое-что нам известно. В частности, твоя версия насчет Никольского окрепла. Там раньше жил благодетель, который нынче Резаного в Москве прячет. Придется нам с тобой вдвоем этим делом заняться. Пока это единственный верный след. Вот, кстати, читай показания Лебедева. Да не здесь. Вот отсюда.
«Широков сколотил банду, в которой есть люди, пришедшие из окружения. Я сам видел у Широкова чемодан, в котором лежала ракетница. Кроме того, он регулярно слушает немецкое радио».
— Понял, в чем дело? — Данилов достал папиросу. — Был Широков белобандит, а стал пособником немцев. Если это мы раньше лишь предполагали, то сейчас знаем наверное, данные точные. Пошли к начальству, доложим.
«Начальнику МУРа
В целях обмена оперативной информацией сообщаем Вам, что, по нашим данным, немецкая разведслужба, система СД засылает в Москву людей из числа лиц, прошедших специальную подготовку в разведшколах. Задача последних — организация паники и грабежей. Мы располагаем точными данными, что указанными лицами руководит резидент, кличка — Отец, имеющий обширные связи с уголовными элементами.
Москва. Сентябрь
Этот сентябрь не был похож на осень. После дождливого августа установилась теплая, ясная погода. Но все же в этой ясности чувствовалось увядание. Осень давала о себе знать, особенно за городом.
Иван Шарапов не любил это время года. Осень всегда предвещала зиму — пору, не особенно веселую для хлебопашцев. И хотя он давно уже жил в городе, забыл даже, как выглядит его хата в селе, осень он все равно не любил. Зима и для милиционера не подарок. Намерзся он за службу: в санях, будучи сельским участковым, на посту в Загорске, в муровских засадах.
Нет, не любил Иван Шарапов осень — и все тут. Ну а этот сентябрь был для него вдвойне горше. Немцы шли на Москву. И как шли! Казалось, нет силы, способной остановить их.