Комендантский час

– Не думаю, что Нестерова связана с этим делом. Девушка она хорошая, студентка, комсомолка.

– С тобой прямо страшно становится, Иван, – усмехнулся начальник, – ты мысли читаешь.

– Так работаем вместе сколько.

– Откуда у Ивановского-старшего драгоценности?

– Он ювелир, очень известный. Крупнейший специалист, так сказать, художник своего дела.

– Но ведь не из-за сережек к нему пришли. Сколько они, кстати, могут стоить?

– Об этом поговорю сегодня днем со специалистами.

– Надо узнать, зачем они приходили.

В дверях бесшумно появился Осетров:

– Товарищ начальник, там Муравьев товарища Данилова спрашивает.

– Давай зови его.

Игорь вытянулся на пороге. Данилов с удовлетворением оглядел его ладную фигуру, туго затянутую портупеей. Игорь последнее время ходил в форме. Гимнастерка сидела на нем как влитая, орден Красной Звезды, полученный за декабрьские бои под Москвой, заметно выделялся на сером коверкоте.

«Он поэтому и носит форму, – про себя улыбнулся Иван Александрович, – из-за ордена». И пока Игорь произносил уставные слова приветствия, Данилов подумал о том, как все же война взрослит людей. Прошло всего ничего, а Муравьев стал уже вполне зрелым человеком и толковым оперативником.

Игорь подошел к столу, сел в кресло. Даже по тому, как он держался в кабинете начальника, вызов к которому не всегда приятно кончается для любого работника МУРа, чувствовалось, что Муравьев знает цену своим словам и уж если решил что, то мнение свое будет отстаивать до конца.

– Сегодня утром я посетил директора производственного комбината Ювелирторга.

– «Посетил». – Данилов засмеялся. – Ну Муравьев! Посетил – считайте, что вытащил человека утром из постели. Сработано оперативно, но не совсем вежливо.

Игорь развел руками.

– Ничего, – сказал начальник, – продолжай, Муравьев.

– Ивановский, – Игорь достал блокнот, – характеризуется с самой лучшей стороны. Старый большевик-подпольщик. В его мастерской резали шрифт для искровских типографий. Участник октябрьских боев семнадцатого года в Москве, воевал в Гражданскую, но был отозван для работы по специальности в Гохран. В двадцатых годах выезжал в качестве эксперта за границу, при продаже наших драгоценностей. Активно участвовал в разоблачении группы Шелехес – Пожамчи.

– Так ты, Иван, его должен был знать, – перебил Игоря начальник МУРа, – ты же этим делом занимался.

– Нет, – Данилов покачал головой, – я тогда ездил арестовывать двоих барыг, чисто техническая работа. Молодой был, еще, наверное, младше Игоря.

– Так, – начальник достал спички, закурил, – а я кое-что помню. Ну, давай дальше.

– Ивановский, – так же ровно и бесстрастно продолжил Муравьев, – награжден орденом «Знак Почета», имеет благодарности и грамоты ВЦИКа и Совнаркома. В октябре 1941 года к нему в мастерскую поступило много ценностей, камней и золота от эвакуированных предприятий Ювелирторга Белоруссии и Украины.

– Так-так. – Начальник застучал пальцами по столу. – Зачем они поступили?

– Для сортировки, оценки и реставрации.

– На какую сумму?

– Приблизительно на три миллиона рублей.

– Что дальше?

– В ноябре, когда обстановка под Москвой обострилась до предела, Ивановский и его помощник Попов сложили ценности в специальный ящик, опечатали его и вывезли из города. В дороге Попов умер от воспаления легких…

– Подожди, Игорь, – сказал Данилов. – А почему Ивановский не сдал ценности в банк?

– Тогда, в период эвакуации, поступило распоряжение работникам Ювелирторга самостоятельно вывезти ценности.

– Распоряжение, прямо скажем, не совсем понятное, но сделаем поправку на обстоятельства того времени, – сказал с иронией начальник. – Вот теперь кое-что проясняется.

– Как вывозились ценности из Москвы? – спросил Данилов.

– Ночью, на машине, с инкассаторской охраной.

– Все довезли?

– Сдано точно по акту, копия у меня.

– Мне кажется, товарищи, – начальник встал из-за стола, прошелся по кабинету, – кто-то знал, что ценности Ивановский увез домой. Знал, что увез, но не знал, что сдал государству. Вернее, не поверил. Психологически не мог обосновать. Думал, мол, ювелир, известный мастер, а здесь такие деньги сами в руки плывут. Я полагаю, что навел на Ивановского тот, кто знал, что у него хранятся ценности. Муравьев, поезжайте в кадры Ювелирторга, возьмите личные дела всех, кто сталкивался с Ивановским по работе…

За разговором никто не заметил, как наступило утро. Стало светлеть. Постепенно прохладный ветерок вытянул из кабинета слоистые клубы дыма, и все трое почувствовали, как они устали. Но их работа только начиналась, и никто не знал, сколько продлится она, сколько листов ляжет в папку с надписью: «Дело об убийстве гр-на Ивановского Д.М.».

Звонок телефона известил о начале нового дня. Начальник снял трубку. После первых же слов невидимого собеседника он внимательно поглядел на Данилова.