Комдив. Ключи от ворот Ленинграда

Следующее воспоминание – уже вполне осознанное, раннее утро 29 июня. То самое утро, когда он, собственно говоря, и узнал, что понятия не имеет, куда пропала из его жизни целая неделя. Пропала, оставив после себя лишь эти разрозненные кадры-воспоминания. Видя состояние комбата, лейтенант ГБ Макарычев, начальник местного особотдела (и какой-то давний знакомец Витьки Зыкина), в подробности вникать не стал, немедленно отправив его вместе с другими ранеными красноармейцами, вышедшими из окружения за эти сутки, в ближайший военный госпиталь. После осмотра в котором Минаев и оказался далеко за линией фронта. Проводивший освидетельствование замотанный военврач – раненые поступали непрерывным потоком, где уж тут тратить драгоценное время на какого-то потерявшего память пехотного капитана? Руки-ноги целы – и ладно, – ничего дельного сказать не смог, лишь неопределенно пожал плечами. Мол, типичная ретроградная амнезия, суть – потеря памяти, вероятно, вследствие полученной контузии. Езжайте дальше, в тыл, я распоряжусь, там разберутся. А не разберутся, так всегда остается шанс, что со временем память самостоятельно вернется.

Вот только проблема крылась в том, что ни про какую контузию он тоже ровным счетом ничего не помнил…

И только в глубоком тылу капитан Минаев и узнал от проводящего первичный опрос контрразведчика, что, оказывается, еще до начала немецкого нападения самовольно вывел батальон из расположения, заодно предупредив по радиосвязи пограничников. Да еще и комкору Егорову откровенно нахамил. Чем не только спас бойцов, но и за несколько дней боев нанес противнику существенный урон. А поскольку сам он ни о чем подобном даже понятия не имел, то началось…

Чуть не полный месяц мурыжили, переливая из пустого в порожнее. Откуда получил информацию о точном, буквально до минуты, времени начала войны? Как решился нарушить приказ? Почему не пытался предупредить штаб полка или дивизии? Вопросы, вопросы, вопросы – и ни одного ответа. А ему воевать нужно, фашиста поганого бить! Ведь знал, чувствовал, что не позже августа все и начнется, а вон как оно вышло… непонятно. Ну да вроде обещали на днях решить, наконец, вопрос – и тут…

– Слушаю вас, товарищ командир?

– Капитан Минаев, Иван Степанович?

– Именно так.

– Младший лейтенант государственной безопасности Сидоров. – Восстановив дыхание, контр-разведчик предъявил удостоверение в раскрытом виде. – Прошу пройти со мной.

Комбат раздраженно дернул щекой:

– А я должен? Мной, насколько знаю, занимаются другие ваши сотрудники. Вас среди них я не наблюдал. Они в курсе?

– Разумеется, в курсе, – спокойно выдержав тяжелый взгляд, кивнул тот.

– И куда меня теперь, калечного? – иронично хмыкнул Минаев. – Все, что знал, рассказал, а что не помню ничего – так в том моей вины нет.

Ответ откровенно ошарашил – настолько, что в первый момент комбат только глазами захлопал:

– Приказано срочно доставить вас в Москву, в главное управление государственной безопасности. Подробностей не знаю, не мой уровень. Пойдемте к машине, на аэродроме ждет самолет, специально за вами из столицы прислали. Только не спрашивайте ничего, я и на самом деле не в курсе. Да и знал бы, не ответил, должны понимать. Как долетите, на все вопросы и ответят…

* * *

Подполковник Сенин, конец августа 1941 года

Главный врач военного госпиталя раздраженно взмахнул рукой:

– Да сядьте вы, товарищ лейтенант госбезопасности, не мельтешите! Разумеется, я все понимаю. И читать умею, тут вы абсолютно правы. Но подполковник Сенин едва оправился от последствий тяжелейшей контузии. Не до конца, хотел бы заметить, оправился! Ему категорически необходим покой и еще раз покой. И потому я не считаю возможным прямо сейчас отправлять его на столь значительное расстояние.

– Но ведь он вполне транспортабелен, я верно истолковал ваши предыдущие слова? – упрямо переспросил собеседник.

Медик издал неопределенный звук, нечто среднее между возмущенным фырканьем и судорожным вздохом:

– В определенных условиях – да. Допустим, если бы госпиталь подлежал немедленной эвакуации – тогда несомненно. Но последнее – вопрос жизни и смерти пациентов, тут уж на подобное внимания просто не обращают. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Еще в конце июня имел сомнительное удовольствие попасть под германскую бомбардировку, знаете ли. Чудовищные и незабываемые впечатления, откровенно говоря… впрочем, не о том речь. Но везти его в такую даль, тем более на самолете? Неужели это настолько необходимо именно сейчас? Неужели нельзя обождать хотя бы неделю, а то и две?

– Представьте себе, товарищ военврач, именно так, нельзя. Вы видели, КТО именно подписал предъявленный вам документ?