Комбыгхатор

Рассказников соглашался, что тоже не криогенная бомба, и старался не подпускать к экспертам своих лесников, обмеривавших пораженный холодом лес. Всю площадь еще предстояло сактировать, разбить на дровяные делянки и в этом же году начать сплошную санитарную рубку.

***

В хвойных лесах предгорий,

Где никогда не бывает времени листопада,

Лось

Узнает о приходе осени

Только лишь по звуку своего собственного голоса.

Голос Игнатия Игнатьевича звучал хрипловато, но с тем сухим благозвучием, какое бывает только у старых сельских учителей, словесников и историков. Игнатий Игнатьевич прислушался к улетающим в воздух последним звукам стихотворения и на мгновение сам застыл как олень в гоне, ждущий треска кустов и шагнувшего на поляну самца-соперника. Но вокруг только слышались дальние переклики остальных грибников. Он вздохнул, ковырнул палкой коврик белого мха возле старого и давно пожелтевшего белогрибного среза и по-стариковски, скосился на свою спутницу, в белом платочке, синей ветровке, голубых джинсах и красных резиновых сапогах.

– Это чьи? – вежливо поинтересовалась Теся.

– Онакатоми Но Йошинобу. Я про себя его часто читаю. А вслух только раз в году, на выпускном вечере. Прочитал уже тридцать восемь раз…

Теся перекинула с руки на руку свою тяжелеющую, на треть заполненную грибами, корзинку и посмотрела на Игнатия Игнатьевича. Ей нравился этот длинный сухопарый старик.

Высокий, прямой и узкоголовый. Глаза серые, с черными точками дальнозоркости, постоянно устремлены вдаль и вверх. Из-за этого взгляд, казалось, всегда летел по баллистической траектории. Как две, на излете, пули. Взгляд учителя, падающий через головы школяров, на последнюю парту.

– Посмотрите-ка вон туда! Теся Григорьевна? Видите?

– Нет. А там кто? – Теся пошарила взглядом по верхушкам деревьев.

– Нет, вон туда, – он показывал палкой перед собой. – Чуть правее сосенки. Идите прямо туда.

Теся сделала два шага по мху и остановилась. То место, на которое Игнатий Игнатьевич указывал палкой, было ровным счетом такое же, как и везде. Тот же белый, небольшими пенными купами, мох. Мох, слегка обсыпанный сухими сосновыми иглами, мох, по которому она поначалу боялась ходить, до того он был мягкий после утреннего дождя, похожий, если взять на ладонь, на пучок сросшихся кораллов, а если смотреть издалека – на первый воздушный снег, легкий, как бизе, если бы только не эта многолетняя паутина тропинок, протоптанных грибниками.

– Идите дальше, не стойте, – послышался голос Игнатия Игнатьевича. – Смотрите под ноги.

– Я… ничего не вижу.

– Еще шаг и смотрите внимательней. Стоп! Рядом с вашей правой ногой.

– Ой! – тонко вскрикнула Теся, увидев сильное вздутие мха, из которого бурой шляпкой выползал гриб. Она плюхнулась на колени, отвела мох, судорожно задергала нож, воткнутый в край корзины, потом медленно и старательно, высунув язычок, обкопала землю вокруг гриба своими грязными ноготками и обрезала его ножку по самую землю. Огладила быстро ладошкой и звучно поцеловала.

– Какой! Вы смотрите, какая шляпка – наполовину бурая, наполовину белая! Пегенький!.. Теперь он будет моим самым любимым!

– Посмотрите вокруг внимательней, Тесла Григорьевна. Там будут еще. Ощупайте мох.

Теся вертелась вокруг себя на коленях, нажимала ладонью на мох, и вдруг нащупала твердость. Сдернула мох и застыла. Снова был белый. С той же пухлой, мясистой ножкой, но шляпкою совсем маленькой и совсем белой.

– Он совсем белый! – закричала она. – Он совсем настоящий белый! А я думала, отчего они белые, если все коричневые? А этот совсем чисто белый! Ма-аленьки-ий, – заворковала она и поглаживая грибок мизинцем, как новорожденного котенка. – Игнатий Игнатьевич, а, может, его оставить? Он совсем еще маленький и весь белый, а?

– Шляпка на воздухе все равно побуреет.

– Так что, его резать его, да?

– Ну, решайте.

– Я снова закрою мхом.

– Как хотите. Слишком маленьких я сам не беру.

– Да он и не слишком. Он даже большой. Нога толстая.

– Ну, тогда режьте.

– Жа-алко, ведь такой малипусенький, – Теся заглянула в корзину и посмотрела на предыдущий, только что целованный гриб. Шмыгнула носом. Игнатий Игнатьевич стоял уже за спиной. Она осторожно прикрыла мхом этот белый белый, набросала сверху сухих сосновых иголок, встала с колен и опять, но теперь уже с высоты роста, глянула в свою корзину. Нет, этот пегий, с прожилочками на шляпке от сосновых хвоинок, он был, осень красив, но ей уже не хотелось целовать снова. Она шмыгнула носом и опять посмотрела туда, где прикрыла грибок.

Все еще держа в руках нож, все еще чувствуя жалость – и к себе даже больше, чем к оставленному грибу, совсем вся расстроившись, она обернулась за помощью к Игнатию Игнатьевичу, как два черных зрачка уперлись ей в лоб.

– Зачем вы приехали?

– Я не при… – машинально проговорила она, а во рту отчего-то стало шершаво и сухо. – Простите, – кашлянула она, отведя глаза в сторону.