Комбат Ардатов

Ему попалась окровавленная шинель. Он лихорадочно ощупал ее карманы, в них ничего не было, и он было пополз прямо через нее, но вдруг его колено наступило на что-то жесткое, кругленькое и длинное. Колено заломило так, что он застонал, но он все-таки почувствовал, что этих жестких, кругленьких длинных было много и, забыв боль, откинул полу шинели.

Под ней, вдавленные слегка в землю, блестели патроны к ПТР. Они были точно такие, какими он и представлял их — по форме винтовочные, только громадные, с толстенными тяжелыми пулями, похожими на снарядики.

Ардатов судорожно, будто патроны могли, как ящерицы, разбежаться, накрыл их снова полой, и прижал левой рукой и осмотрелся, держа в правой наготове пистолет.

— Ах, молодец! Ах, умница! Да золотой ты мой! — сказал он мысленно наводчику, оставившему свою окровавленную шинель и патроны под ней. Он сейчас безумно любил этого солдата, как никогда никого и ничто не любил на свете. Он бы сейчас обнял его и расцеловал и готов был спрятать этого солдата в самом заветном, в самом теплом уголке своей души.

— Три, пять, семь, десять, двенадцать! — радостно считал он, вновь откинув шинельную полу. — Шестнадцать! Восемнадцать! — судорожно перекидывая шинель, он поискал еще под ней и рядом, но патронов больше не было.

— Но где затвор?

Он знал, какая трагедия, маленькая трагедия, если сравнить ее вообще с войной, разыгралась тут, на том клочке его земли, и участниками которой стали первый и второй номер противотанкового ружья. Такие вот трагедии разыгрывались на его земле уже второй год ежедневно, ежечасно, ежесекундно, и развязкой в них была кровь или смерть его товарищей по оружию, его товарищей по жизни, которую вместе с ними он и строил и которой он тоже вместе с ними и жил. Фронт громадной и страшной лентой в сотни, сотни, сотни, сотни, сотни километров рассекал его страну с севера на юг, и там, на этой ленте, и там, куда за нее доставали немцы, они ежесекундно убивали его товарищей по жизни.

Что произошло здесь, Ардатов ясно представлял: второй номер был убит, а наводчик, а раненый наводчик, не в силах унести ружье, уполз от него с затвором и патронами, но так как он был ранен тяжело, он очень скоро должен был бросить и тяжелые патроны и шинель. Или нет, не так, или наводчик давно уже был один, и один отбивался из ПТР, а когда и его ранило, он унес от ружья последние патроны и затвор, потому что некому было стрелять, и он не хотел, чтобы немцам досталось ружье в боевой готовности, не хотел, чтобы они могли использовать его против наших.

Пули снова свистели над Ардатовым и рядом с ним, чпокались в землю, стряхивая с полыни серую пыльцу, одна из них ударила ему под носок ноги, но он, стиснув зубы, пополз от шинели по следу ее хозяина, от шинели на восток. Полынь — полоска шириной в плечи человека — была смята, не все стволики полыни успели разогнуться, а некоторые были просто сломаны, и след был виден.

— Ну, вот, — сказал пэтэеровцу Ардатов, обползая его ноги, обутые в хорошие ботинки и обвернутые еще не выцветшими обмотками. — Где затвор? Ведь разведбат же! Где затвор?! И батальон танков!

Ни в карманах, ни под наводчиком затвора не было, в карманах были комсомольский билет, солдатская книжка, письма и несколько рублей. Этот паренек даже не курил, у него не было ни табака, ни железки с камушком и трутом.

Когда Ардатов его поворачивал, чтобы заглянуть под грудь, он посмотрел ему в лицо — лицо было чистым, без морщинки, с длинными светлыми ресницами, со сведенными к переносице бровями.

— Ах, мальчишечка, мальчишечка. Где же ты дел затвор? — сказал ему мысленно Ардатов. — Где? — пробормотал он, жадно и быстро обшаривая землю вокруг наводчика. — Я знаю твою судьбу — доброволец, ушел до срока, три месяца подготовки, погрузка в эшелон, песни, бомбежки, ночь, выгрузка, марш, часть занимает рубеж обороны, первый бой, потом второй, десятый, и ты все время теряешь своих товарищей по роте, одних хоронишь, других увозят в бинтах, и ты помнишь, все время помнишь, кого похоронил и кого увезли в бинтах, и на душе у тебя нехорошо, и ты за день взрослеешь на год и ждешь, что будет с тобой…

— Но ты хорошо держался! Ты и отполз-то от своей ОП[4] на какие-то метры. Отполз тогда, когда уже не было мочи!.. — похвалил пэтэеровца Ардатов. — И ты забрал патроны — все до одного, и затвор. Но где затвор?

Ардатов вспомнил, как лежал этот мальчишечка — левая рука у него была рядом с грудью, а правая откинута в сторону.

— Ты швырнул его от себя, ты швырнул, как можно дальше! — догадался Ардатов. — Чтобы они не нашли. Ты приподнялся на левой, а правой швырнул его, — повторил он. — Но я найду.

И он нашел его, этот затвор, и спрятал за пазуху, и, проползая мимо мальчишечки, сказал мысленно ему:

— Спасибо тебе. И прости, что так все получилось, но ты же видишь, что я тоже в этом не виноват — не виноват, что мы их не могли удержать у границы…