– О, двадцать лет! – печально улыбнулся Иллиан. – Господи. Да… Когда я в двадцать лет принес присягу императору Эзару, я мечтал сделать военную карьеру. Служба на корабле, в тридцать – командир корабля, к пятидесяти – адмирал, и отставник в шестьдесят с выслугой дважды по двадцать. Все четко и ясно. Жизнь моя потекла по совершенно иному руслу буквально на следующий день, когда вместо корабля мне дали назначение в Имперскую безопасность. И снова изменилась, когда я вдруг обнаружил себя в роли главы СБ в разгар войны, которой не предвидел, и на службе у мальчика-императора, которого десять лет назад и в проекте не существовало. Моя жизнь была сплошной чередой сюрпризов. А пять лет назад и я представить не мог себя нынешнего. И подумать не мог, что буду счастлив. Конечно, леди Элис… – Иллиан смягчился. Он немного помолчал, на губах заиграла странная улыбка. – Впоследствии я пришел к выводу, что принципиальная разница между раем и адом только в людях, которые вас окружают.
Оглядываясь назад, она поняла, как мало друзей было у Тьена. Он презирал коллег, практически не общался с родственниками. Катриона все время твердила себе, что он просто по природе не слишком общителен и вообще очень занят. После школы Тьен так и не обрел близкого друга. В конце концов она стала разделять с ним его одиночество. Одиночество вдвоем – отличная характеристика их брака.
– Полагаю, вы правы, сэр.
Голос Никки, доносившийся из окна, внезапно подскочил до визга. «Нет, нет!»
Он что, о чем-то спорит с дедом? Катриона в тревоге прислушалась.
– Э-э… прошу прощения. – Она вежливо улыбнулась. – Думаю, мне лучше пойти посмотреть, что там происходит. Я сейчас…
Иллиан понимающе кивнул и сделал вид, что поглощен созерцанием сада.
Катриона вошла на кухню и медленно, давая глазам постепенно привыкнуть к полумраку, двинулась через гостиную в кабинет. И удивленно застыла в дверях.
Голос, который она слышала, принадлежал не дяде Фортицу, а Алексу Формонкрифу.
Никки вжался в огромное кресло дяди. Формонкриф нависал над ним, упираясь руками в подлокотники.
– Возвращаясь к повязкам на запястьях, которые ты видел у лорда Форкосигана на следующий день после убийства твоего отца, – настойчиво говорил Формонкриф. – Какого рода это были повязки? Какого размера?
– Без понятия, – затравленно пожал плечами Никки. – Просто повязки.
– Какие раны под ними скрывались?
– Без понятия.
– Ну, разрезы? Ожоги, как от плазмотрона? Ты не помнишь, не видел их позже?
Никки снова пожал плечами:
– Без понятия. Кажется, неровные, вокруг всего запястья. У него до сих пор остались красные следы. – Голосок Никки звенел – казалось, он вот-вот расплачется.
На лице Формонкрифа мелькнуло хищное любопытство.
– А я и не заметил. Он весьма предусмотрительно носит одежду с длинным рукавом. И это в разгар лета, ха! А были ли у него другие повреждения? На лице, например? Синяки, ссадины, подбитый глаз?
– Без понятия…
– Ты уверен?
– Лейтенант Формонкриф! – решительно вмешалась Катриона. Формонкриф резко выпрямился и повернулся к ней. Никки уставился на мать с явным облегчением. – Что вы делаете?!
– А! Катриона… Госпожа Форсуассон, я пришел повидаться с вами. – Он неуверенно обвел рукой заставленный книгами кабинет.
– Тогда почему не вышли ко мне в сад?
– Я воспользовался случаем поговорить с Никки и очень рад, что это сделал.
– Мама, – заикаясь, проговорил с кресла Никки, – он сказал, что лорд Форкосиган убил па!
– Что?! – У Катрионы пресеклось дыхание. Она в ужасе смотрела на Формонкрифа.
Формонкриф беспомощно развел руками:
– Секрет больше не секрет. Правда уже известна.
– Какая правда?
– Об этом шепчутся по всему городу, но никто не осмеливается – или не желает – ничего предпринимать. Все они трусы и сплетники. Однако картинка становится все яснее! Двое мужчин уезжают в комаррскую пустыню, а возвращается только один, причем с довольно странными ранами – как выяснилось. Вот уж действительно