Командующий фронтом

— Прямо из жизни выхвачен, — сказал Сергей, — так видно, что он далек от простоты и смирения, поста и молитв. Бесспорно грубиян, сладострастник и чревоугодник.

Незнакомец усмехнулся:

— Картину собирались послать на международную выставку, но кое-кто запретил.

— Кто?

— Президент Академии художеств. Он так и сказал: «Хотите опозорить русское духовенство — шлите репинского «Протодьякона». Но я не позволю…»

— Дурак этот президент.

— Тсс! — незнакомец приложил палец к губам. — Президент-то великий князь Владимир, дядюшка государя императора.

— Тогда правильно, — неожиданно, с иронией, переменил мнение Лазо, попрощался со старичком и направился к выходу.

Сергей вышел на улицу, его обдало холодным ветром. За Москвой-рекой проступали в сумраке очертания кремлевской стены, а над ней купол Ивана Великого. Тускло светили фонари. В этом городе Лазо чувствовал себя одиноким.

Перейдя через мост, он добрался до Таганки, переулками — к Проломной заставе, откуда рукой было подать до училища. Он знал, что скоро придется покинуть Москву и уехать в армию, но не жалел об этом. «Попомнят они меня, — подумал он про Добронравова и Золотарева, — я такую агитацию разведу среди солдат, что всем этим «шкурам»» не поздоровится».

Война уносила миллионы жизней. На улицах городов Российской империи в рваных солдатских шинелях, опираясь на костыли, просили подаяния защитники отечества. В лавках толпился народ, но полки пустовали. Приезжавшие с фронта рассказывали о недостатке оружия, снарядов и обмундирования. На трех солдат приходилась одна винтовка.

Зато в фешенебельных ресторанах вино лилось рекой. Так кутили откормленные фабриканты и помещики, флегматичные с виду интенданты, обделывавшие темные дела.

Поезда шли с опозданием. Нередко эшелон со снарядами угоняли якобы по ошибке на Урал. Из дома в дом ползли слухи о царице, говорили, что она передавала военные тайны немцам. Все помнили трагическую гибель двух русских корпусов на Мазурских озерах. Имя военного министра Сухомлинова не сходило с уст. Его открыто называли немецким шпионом, а вместе с ним и других министров и высокопоставленных сановников.

Цензура свирепствовала, оставляя на газетных полосах белые места. Придворная знать замышляла дворцовый переворот: вместо Николая Романова хотели посадить на трон брата его, Михаила Романова.

В народе поговаривали: «Хрен редьки не слаще». В эти месяцы военные училища лихорадочно готовили прапорщиков. Фронт требовал младших офицеров. Срок обучения в Алексеевском училище сократили. Преподаватели комкали учебные программы, не придирались к ответам юнкеров. Важно было как можно скорее выпустить очередной курс и мобилизовать студентов младших возрастов.

Золотарев уже не преследовал Сергея и давал ему по воскресеньям увольнительную записку.

На Красноказарменной улице, примыкавшей к боковой стене училища, Сергей познакомился с пожилой вдовой Таисией Васильевной, которой отдавал стирать белье. Проникшись к ней доверием, он перетащил в ее квартирку свой сундучок с книгами, чемодан с вещами и студенческую шинель.

7

В Бессарабии стояла еще теплая осень, когда Елена Степановна получила от Сергея письмо, в котором он сообщал, что его скоро отправят на фронт. Сначала она решила поехать в Москву со Степой, но потом раздумала и стала собираться в дорогу одна. Для Сергея были испечены два пирога и ванильные пряники, а в корзинку уложены яблоки и виноград. Сборы длились несколько дней. Елена Степановна сама пекла, готовила, суетилась и все время не переставала думать о предстоящей встрече с сыном, которая не сулила радости уже только потому, что его отправляли на фронт, откуда обычно возвращались калеками, а то и вовсе не возвращались. Отъезд первенца в армию безмерно волновал Елену Степановну и доводил ее почти до отчаяния.

В Москву она прибыла в октябрьский прохладный день. Выйдя из вагона, Елена Степановна, увидев Сергея, готова была броситься ему в объятия и заплакать, но сдержала себя. Он сам привлек ее к себе и обнял. Мать выглядела такой, какой он видел ее в последний раз, но в волосах уже блестела седина.

— Дожила, — сказала она и всхлипнула. — Института не дали закончить и гонят в окопы. Думаешь, матери легко?

Сергей попытался успокоить ее:

— Я ведь живой еще… Не надо плакать.

— Чему же радоваться? Я вот поговорю с твоим генералом. Могла я уломать когда-то Клоссовского…

— Не место здесь толковать об этом, мама, — мягко сказал Сергей и, подхватив в одну руку чемодан, а в другую корзинку, двинулся по перрону, увлекая за собою Елену Степановну.

Поселил он ее на квартире у Таисии Васильевны и ежедневно приходил к ней.

День выпуска приближался. Юнкера ожидали со дня на день, что им объявят об отъезде.

Отпуская юнкеров на воскресный день, капитан Золотарев предупредил:

— В последний раз гуляете.

Весь день Сергей провел с матерью. Она рассказывала ему о братьях, вспоминала его детские годы в Лазое, лишь бы отогнать мысль о предстоящем расставании. Таисия Васильевна, сидя за столом, слушала словоохотливую Елену Степановну, изредка вставляя:

— И не говорите! Растишь дитя, а его забирают…