Командоры полярных морей

Командующим флотилией в Архангельске состоял честный и прямой адмирал Н.Э. Викорсг. На мою просьбу о кораблях он мне ответил, что на это власти у него нет, что на следующий день собирается матросский съезд, что мне придется сделать доклад этому съезду, и что если съезд вынесет благоприятную резолюцию, то в остальном он мне поможет. Таким образом, оказалось, что центральные органы советской власти были в Архангельске бессильны. Пришлось выступить на съезде, говорить о голоде в Европейской России, о богатствах Сибири, о трудностях транспорта, о необходимости спасать население и о том, что мне нужны корабли. Своим выступлением я обеспечил экспедиции и «Таймыр», и «Вайгач», и старый, сданный к порту «Бакан», и кое-какие мелкие суда.

Для обрисовки настроений того времени, пожалуй, интересно отметить, как после моего выступления со мной захотели переговорить с глазу на глаз два комиссара. Один из них, Кротов, был комиссаром военного порта, а другой, Макаревич, комиссаром оперативной части штаба флотилии. Оба они меня упрашивали взять их на экспедицию. На мой недоуменный ответ, что столь высоких должностей у меня для них нет, они мне объяснили, что именно от этих высоких должностей, в которых ничего не понимают, и хотят уйти. Я взял Кротова боцманом на «Таймыр», а Макаревича — машинистом. Оба они оказались дисциплинированными и полезными унтер-офицерами и хорошими людьми. После белого переворота мне едва удалось их спасти, когда было приказано арестовать всех коммунистов, а также и бывших комиссаров.

Недели через две-три, после того как B.H. Пепеляев отправился перехватывать чехословацкие батальоны, действительно выяснилось, что эти батальоны заняли переходы через Урал и образовали фронт, отделивший Сибирь от Европейской России.

Было радостно узнать, что Сибирь отрезана от большевиков, но вместе с тем для меня возникли опасения, что Троцкий сообразит, ведь из враждебной Сибири не удастся получить продовольствия ни сухим путем, ни морем, и что не сегодня-завтра мою экспедицию могут расформировать. О высадке же союзников в Архангельске узнать ничего более определенного не удавалось. Надо было прекращать дальнейшее собирание имущества, срочно рвать с Петроградом и спасаться в Архангельск до того, как большевикам станет очевидна бесцельность моей экспедиции с их точки зрения.

Я пошел еще раз в подвал к И.А. Молодых, обменяться с ним мнениями. Он разделял мою оценку обстановки и сказал, что и сам не сегодня-завтра покидает Петроград, чтобы пробираться в Сибирь. Он заверил меня, что хорошо знает Урал, имеет там нужные связи и сумеет пробраться и через красный, и через чехословацкий, белый фронты. Я объяснил ему, что если союзники запоздают, то большевики, конечно, не выпустят меня в море с достаточным запасом топлива и продовольствия, чтобы я не мог увести корабли в Сибирь, к белым или заграницу. Он согласился передать по назначению мою просьбу, которую мне пришлось мелко написать на бумажке от папиросной гильзы, в следующей редакции: «Выйду в начале августа с Таймыром и Вайгачем к устью Енисея, без угля и провизии».

И.А. Молодых свернул эту бумажку в трубочку, засунул ее в гильзу другой папиросы, и мы с ним расстались.

Как оказалось впоследствии, Сибирское правительство, как только образовалось, ассигновало на основании этой бумажки 160 000 рублей, снарядило пароход с баржей на буксире, нагрузив их различными продуктами, купленными на ассигнованные деньги, и я, придя в устье Енисея, получил эти грузы, хотя надобности в зимовке и не представилось, так как советский режим в Архангельске пал. То было время солидарности и доверия друг к другу людей, враждебных большевизму, время, когда можно было действовать, не натыкаясь на каждом шагу на доносчиков, провокаторов и агентов ГПУ.

Во избежание слишком бдительного надзора за мною местных большевиков в Архангельске, мне еще нужно было до отъезда из Петрограда провести назначение ко мне центральной властью подходящего комиссара. В Петрограде мне была обеспечена скрепа всех моих бумаг подписью Аверичкина, комиссара Главного Гидрографического Управления, о котором я упоминал выше; но в Архангельске было бы иначе.

В числе моих бывших соплавателей по «Таймыру» был радиотелеграфист унтер-офицер Шунько, славный, преданный мне малоросс, которого по расформировании экспедиции я устроил радистом на береговую станцию Морского Генерального штаба в Петрограде. В это время он совмещал должность радиотелеграфиста станции, насчитывавшей человек 6 личного состава, с должностью комиссара этой же станции. Шунько с радостью согласился идти со мной снова в Ледовитый океан, но мне едва удалось его убедить, что он мне нужен как комиссар, а не как радиотелеграфист.