Командоры полярных морей

Кто сказал, что снаряды не попадают дважды в одну и ту же воронку? Пуля из «люгера» попала в то же самое место, в какое Кондратьев был ранен год назад, — стесала над правым виском клок кожи с волосами. Рана сама по себе безопасная, но повторная контузия надолго уложила капитан-лейтенанта в госпитальную палату. Когда он обрел наконец дар слуха и речи, врач-англичанин сообщил ему, что немцы, захватившие «Минерву», отправлены в лагерь, а сам пароход уже с новым капитаном благополучно отбыл и, надо полагать, уже давно прибыл в порт назначения Тартус. Еще он поздравил своего пациента с тем, что английское командование представило его к боевой награде. Но и эта новость не обрадовала капитана Кондора. Грустно было сознавать, что жизнь навсегда разлучила его с верным спутником Они не успели с Яном даже обменяться адресами.

* * *

А в Фамагусте цвели олеандры, и в городе уже сняли боевое затемнение по ночам. Кондратьев бродил по припортовым улочкам и ждал оказии в Сирию или Палестину. Только под самый Новый год ему нашли место на танкере, который шел вЛатакию.

Через двое суток Родина приблизилась еще на триста миль…

В комендатуре сирийского порта справка, выданная капитану Кондору главным врачом морского госпиталя Фамагусты, не произвела никакого эффекта.

— У меня нет возможности отправить вас в Тегеран, — отрезал британский подполковник с нашивкой за Дюнкерк. — Поступайте в польскую армию. Они берут добровольцев.

И хотя соблазн перестать испытывать судьбу был велик, к тому же у генерала Андерса наверняка можно было отыскать и Смоляка, Кондратьев решил пробиваться к своим во что бы то ни стало.

Глава двенадцатая. «АГА КОНДРАТОРИ ДАЛ ПРИКАЗ…»

Латакия. Январь 1944 года

Грузы по ленд-лизу шли в СССР не только северным путем, не только с Дальнего Востока, но и с юга, через Иран. Их доставляли из портов Восточного Средиземноморья на грузовиках шоферы-ассирийцы, которые нередко становились жертвами диверсантских засад на пустынных дорогах. Ничего этого Кондратьев не знал, когда, изнуренный жарой и полной неопределенностью судьбы, забрел в дешевую кофейню на окраине города. Четыре старика в белых одеяниях курили кальян, передавая чубук по кругу, с удивлением взирали на странного инглези, который рискнул заглянуть в это не самое безопасное место в Латакии, где каждый день бесследно пропадали неосторожные европейцы. Хозяин кофейни оказался армянином, знавшим русский язык, и старцы с интересом прислушивались к их оживленной беседе. Потом они вдруг запели протяжную гортанную песнь. Кондратьеву показалось сначала, что он ослышался — белобородые аксакалы несколько раз повторили в песне его фамилию!

— О чем они поют? — спросил он кофевара. Тот прислушался.

— Это ассирийцы. Они поют про русского полковника Кондратьева, который во времена Первой мировой был военным советником у их патриарха Мар-Шимуна. Это национальный герой ассирийцев.

— Первый раз слышу… Но ведь я тоже Кондратьев! Вот совпадение!

Теперь он явственно слышал, как старики выпевали его фамилию:

Ага Кондратори, айванд дизна…

Армянин остановил их пение и перевел то, что сказал ему этот бог весть каким ветром занесенный русский.

Ассирийцы не сразу в это поверили, пришлось показать справку из английского госпиталя. Тогда, посовещавшись между собой, они предложили чубук кальяна русскому гостю, и шустрый парнишка, раздувавший угли и подававший кофе, куда-то исчез. Вскоре в кофейню стали набиваться местные ассирийцы, чтобы посмотреть на «сына полковника Кондратори». Напрасно Кондратьев уверял, что в его рабоче-пролетарском роду не было никаких полковников, что отец его — прессовщик с «Красного выборжца». Но армянин этого не переводил. Ему было просто некогда — намечалось застолье, и немалое. Появился зурнач и барабанщик. Песня об отважном полковнике Кондратьеве взвилась с новой силой.

— Кто он такой? — недоумевал его однофамилец. — Почему они его так славят?