Командор навсегда (СИ)

В потемках разбираться в этих загадках нам было несподручно, и мы заняли несколько брошенных теремов у самой пристани. В случае атаки вариант отхода у нас был – по реке, так как на берегу и у пирсов находилось несколько десятков лодок и даже пара больших парусно-вёсельных баркасов. Ахмат умело выставил дозоры, и отряд уснул после этого долгого и тяжелого дня.

Достав из-за пазухи своего беспомощного питомца, я осмотрел повреждения – крылья перестали кровоточить и вроде бы даже начали восстанавливаться, сова их пока неестественно прижимала к телу, но слезы из глаз больше не текли. Вообще немного странно смотреть на птицу, спящую с открытыми глазами, но на самом деле, конечно, они были прикрыты прозрачным третьим веком, которое разглядеть мне удалось не сразу. Яр долго нюхал сову, и, видимо, удовлетворившись её состоянием здоровья, унесся гонять окрестную живность. Я засунул Соню в корзину с сеном и оставил на столе в горнице, ведь вроде пернатые должны жить в гнездах, сам улегся рядом спать на топчан…

И погрузился в странный сон, который мне напомнил что-то произошедшее невообразимо далеко – очень много лет назад, как будто в другой жизни.

…Я брел сквозь пургу по бескрайней снежной пустыне. Ночь была темная, глухая, как сказал бы кто-то, обладающий литературными способностями. Но это не про меня, я вглядывался в темное небо и не видел ни звезд, ни лун – совсем ничего. Облака! Скорее всего, небо скрывали густые облака, раскинувшиеся надо мной бесконечным плотным одеялом. В моих руках была керосиновая лампа, которая и являлась единственным источником света в этой холодной темноте. Да и она освещала только несколько метров вокруг, плотная стена кружащего снега не давала мне возможности заглянуть вперед хотя бы на десять шагов.

Мне стало не по себе от ощущения беспомощности, я совсем не понимал, как работает керосиновая лампа, что делать, если она погаснет, и как защитить её от порывов ветра и ледяной пурги. Накрыть стеклянную колбу сверху ладонью было нельзя: для горения лампе нужен кислород, который она забирает из воздуха, но я опасался, что снег, попав за стекло, потушит фитиль. Свет – это единственное, что спасает меня от… Я даже не знаю, от чего он меня спасает. Дикие животные, возможность заблудиться в темноте, упасть в овраг, сойти с дороги... Точно! Знание возникло само по себе – мне важно оставаться на дороге, самое страшное – это потерять свой путь. И даже если я сейчас не знаю, куда бреду в этой снежной пустыне, то обязательно вспомню. Потом, когда преодолею часть пути. Мысли у меня путались: то ли сказывались холод и пронизывающий ветер, то ли усталость от долгой дороги.

Грёбушки-воробушки, я обратил внимание на свою одежду и встал как вкопанный. Я был в холщовой рубахе на голое тело, таких же штанах и странных тряпичных ботинках без шнурков, замков, липучек. Ботинки на первый взгляд невозможно было снять, у них не было никакой системы, чтобы освободить ногу.

Почему же я в этом летнем наряде не мерзну? Я ощущал холод, напор ледяного ветра, острые снежинки и льдинки царапали лицо и голые руки, иногда даже залетая в косой воротник рубахи, но мне было совсем не холодно. Я абсолютно точно не замерзал, это очень необычное ощущение, когда ты знаешь, что вокруг стужа, но это никак не влияет на твое практически голое тело. Чудеса, да и только!

Я продолжил идти по занесенной снегом дороге. Это было непросто. Каждый, кто хоть раз попадал зимой на проселочной дороге в пургу, знает это странное чувство обостренного восприятия, когда буквально превращаешься в руки и глаза, вцепившись в руль и напряженно вглядываясь в снежную стену впереди: свет фар упирается в неё, и ты видишь гораздо ближе, чем та точка, в которой ты окажешься через секунду. Как комок нервов, ты готов в любой момент дернуть руль или дать по тормозам.

Вот так примерно и тут, я шел буквально на ощупь. Впереди видно только два-три метра дороги, шаг влево или вправо опасен тем, что потом дорогу можно и не найти –придется ходить кругами, чтобы заметить в этом снежном буране свой след. Куда я иду? Зачем я здесь? Эти вопросы меня в тот момент не интересовали. Я просто хотел выжить и шел вперед хоть куда-то. Дорога, точнее, тропинка, своим существованием внушала мне, что кто-то здесь ходит, а значит, и у меня есть шанс куда-нибудь выйти. К людям, к жизни, к теплу.

За спиной раздался шорох, от неожиданности душа ушла в пятки. Я буквально прыгнул вперед и обернулся. На месте, где я только что прошел, теперь стояла, покачиваясь на ветру и опираясь на палку, старуха. Она была в черном балахоне до пят, широкий капюшон был надвинут на глаза и скрывал верхнюю половину лица. Костлявые руки, синие от мороза, судорожно сжатые на палке почерневшие пальцы – её вид меня пугал до чертиков. Но я старался держаться с достоинством и подавить желание драпать что есть сил. Только бы не сорваться в безудержный бег, не разбирая дороги…

– Кто ты? – неуверенно спросил я, пятясь назад и выставляя вперед лампу.