Командир и штурман

Нечего было делать, нечего было сказать. Канониры получали приказы и выполняли их с великолепной яростью, стреляя в корпус противника с такой скоростью, на какую были способны. Мичманы, командовавшие отделениями, носились взад-вперед по линии, помогая одним, подавляя малейшие признаки растерянности у других. Порох и ядра доставлялись из крюйт-камеры словно по расписанию; боцман и его помощники внимательно наблюдали, не повреждены ли части оснастки; то и дело раздавался треск мушкетов в руках стрелков, сидевших на марсовых площадках. Джек Обри стоял и размышлял. Чуть левей его, почти неподвижно, несмотря на то что ядра со свистом пролетали мимо или с треском ударялись о корпус шлюпа, стояли писарь и Риккетс, мичман, распоряжавшийся на квартердеке. Пробив сетку со сложенными в нее койками, в нескольких футах от капитана пролетело ядро — оно ударилось о металлическую лебедку и, потеряв силу, упало с противоположной стороны коек. Когда оно подкатилось к нему, он увидел, что это восьмифунтовый снаряд. Как обычно, француз бил выше цели и стрелял невпопад, в спокойном синем море, чистом от дыма с наветренной стороны, Джек видел всплески от падения ядер ярдов за пятьдесят впереди и сзади шлюпа, в особенности впереди. Те, что они падали впереди, он определял по вспышкам, озарявшим дальнюю сторону облака. По изменению звука было очевидно, что «Глуар» отрывается от них. Это его не устраивало.

— Мистер Маршалл, — взяв рупор, крикнул Джек Обри. — Нам надо пройти у него за кормой. — В тот момент, когда капитан брал рупор, впереди послышались шум и крики: опрокинулась пушка, может быть, две. — Прекратить стрельбу! — громко закричал он. — Орудиям левого борта приготовиться!

Дым рассеялся. Шлюп начал поворачивать направо с расчетом пройти по корме у француза и открыть огонь из пушек левого борта, с тем чтобы подвергнуть его продольному огню. Но «Глуар» это вовсе не устраивало. Словно повинуясь внутреннему голосу, его капитан за пять секунд успел переложить руль, и теперь, после того как дым рассеялся, Джек Обри, стоявший у коек, сложенных на левом борту, в полутораста ярдах от себя увидел возле поручней на юте судна невысокого, худощавого, с проседью мужчину, пристально смотревшего на него. Это была встреча двух достойных друг друга противников — Джек Обри почувствовал, как у него окаменело лицо, а в груди сперло дыхание.

— Поставить бом-брамсели, мистер Маршалл, — произнес капитан. — Француз уходит от нас.

Огонь пришлось прекратить, поскольку пушки было невозможно навести на неприятеля. В установившейся тишине раздался мушкетный выстрел, прозвучавший так громко, словно выстрелили над ухом. В то же самое мгновение Кристиан Прам, рулевой, громко закричал и повалился на штурвал: от кисти до локтя рука его была вспорота. Нос шлюпа встал против ветра, и, хотя Джек Обри и Маршалл исправили положение, их преимущество в ходе было утрачено. Орудия левого борта можно было использовать лишь произведя очередной поворот, отстав неприятеля еще больше, — делать же это нельзя было ни в коем случае. «Софи» и так отставала от «Глуар» на добрых две сотни ярдов, находясь по правой раковине француза. Единственная надежда заключалась в том, чтобы увеличить ход, приблизиться к неприятелю и возобновить сражение. Джек Обри и штурман подняли головы одновременно: все паруса, которые можно было поставить, были поставлены. Для того чтобы поставить лисели, ветер был неблагоприятен.

Джек Обри внимательно вглядывался вперед, рассчитывая увидеть какую-то заминку на палубе преследуемою судна, хотя бы незначительное изменение кильватерной струи, которая обозначала бы намерение повернуть направо. При повороте француз пересек бы курс «Софи» по носу, открыв по ней продольный огонь, и привелся бы к ветру, чтобы защитить рассеявшийся конвой. Но вглядывался он напрасно. «Глуар» продолжал идти прежним курсом. Он обгонял англичанина, даже не поставив бом-брамселей и теперь даже на брам-стеньгах появились эти паруса; да и ветер, казалось, был более благосклонен к нему. Из-за того, что Джеку Обри приходилось наблюдать за противником под лучами солнца, глаза у него слезились. Порывом ветра шлюп накренило, и с подветренного борта у него образовался бурун, а кильватерная струя увеличивалась. Седовласый капитан упрямо продолжал стрелять из мушкетов которые передавал ему стоявший рядом с ним матрос. Одна из пуль пролетела в двух футах от головы Джека, но вскоре они находились уже вне пределов дальности мушкетного огня. Во всяком случае зыбкая граница между обезличенным врагом и личным противником была преодолена, и поэтому он не обращал никакого внимания на выстрелы француза.

— Мистер Маршалл, — произнес Джек Обри, — будьте добры, отклонитесь от курса настолько, чтобы мы смогли «салютовать» французу. Мистер Пуллингс… Мистер Пуллингс, стреляйте, как только наведете пушки.