Командир и штурман

— Если то, что говорят про кэт и про бедолаг норвежцев, выброшенных за борт, может даже ранеными, правда, то ведь рехнуться можно от такого зверства. Неужто нельзя было их просто запереть? И вот еще что. Унтер-офицеры «Софи» хотели бы взять в долю этого джентльмена, — он кивнул головой в сторону каюты Стивена Мэтьюрина, — в знак признания его несомненных заслуг.

— Хорошо, но об этом потом: кэт семафорит.

Поднявшись на шканцы, Джек Обри увидел, что Диллон поднял пестрый набор флагов — очевидно, это было все, что нашлось на норвежце. Из этой абракадабры в числе прочего следовало, что на борту чума и что он намерен отплывать.

— Матросы для перегона судна, приготовиться! — скомандовал Джек Обри. Когда шлюп приблизился к конвою на расстояние кабельтова, он воскликнул: — Эй, на кэте!

— Сэр! — прокричал с борта норвежца Диллон. — Вы будете приятно удивлены, узнав, что все норвежцы целы и невредимы.

— Что?

— Все — норвежцы — целы — и невредимы. — Когда оба судна сблизились, Диллон добавил: — Они спрятались в тайнике в форпике.

— Ах, в ихнем форпике, — пробормотал унтер-офицер, стоявший на руле. На «Софи» воцарилась, по существу, религиозная тишина: все превратилось в слух.

— Держать круто к ветру! — сердито закричал Джек Обри: из-за того, что рулевой расчувствовался, марсели стали заполаскивать.

— Есть круто держать к ветру, сэр.

— И еще их штурман говорит, — продолжал издали лейтенант, — чтобы мы прислали ему судового врача, потому что один из его матросов расшиб палец на ноге, когда быстро спускался по трапу.

— Передайте от меня штурману, — рявкнул Джек Обри, с багровым от натуги и возмущения лицом, голосом, слышным в Кальяри, — чтобы он убирался со своим пальцем сам знает куда…

Тяжело ступая, капитан спустился в каюту, став беднее на 875 фунтов. Вид у него был очень невеселый.

* * *

Однако ему было несвойственно долго сохранять такое выражение лица. Когда Джек Обри садился в парусно-гребной катер, чтобы отправиться на адмиральский корабль, стоявший на генуэзском рейде, его лицо обрело свое обычное жизнерадостное выражение. Но, разумеется, оно было достаточно серьезным, поскольку ему предстоял визит к грозному лорду Кейту, Адмиралу синего вымпела и командующему всеми силами флота на Средиземном море. Серьезный вид капитана, сидевшего на корме шлюпки, тщательно умытого, выбритого и затянутого в парадный мундир, подействовал на рулевого и весь экипаж катера, который старательно греб, не глядя по сторонам. Поскольку они должны были прибыть к борту флагманского корабля слишком рано, Джек Обри приказал гребцам сделать круг вокруг «Одейшеса», а затем сушить весла. Оттуда он мог видеть всю бухту, где в двух-трех милях от берега стояли на якоре пять линейных кораблей и четыре фрегата. Ближе к берегу расположился целый рой канонерок и бомбометных судов. Они без устали обстреливали прекрасный город, раскинувшийся на крутом извилистом берегу головной части бухты. Суда, окутанные облаком дыма, швыряли бомбу за бомбой в тесно сгрудившиеся здания, расположенные по ту сторону далекого мола. Издали суда казались маленькими, а дома, церкви и дворцы представлялись совсем крохотными (хотя отчетливыми благодаря прозрачности воздуха), словно игрушечными. Однако непрерывный грохот канонады и низкий гул французской береговой артиллерии казались до странного близкой и реальной угрозой.

Необходимые десять минут прошли; катер с «Софи» приблизился к флагманскому кораблю; в ответ на оклик «Кто на шлюпке?» рулевой старшина произнес: «Софи», что означало, что на борту находится капитан шлюпа. Джек Обри, как полагается, поднялся на борт, отсалютовал шканцам, поздоровался за руку с капитаном Луисом, который проводил его в адмиральскую каюту.

Джек Обри имел все основания быть довольным собой: он привел конвой в Кальяри без потерь; доставил другой в Легхорн, прибыв туда в точно назначенное время, несмотря на штили близ острова Монте-Кристо. Однако он, удивительное дело, нервничал, а мысли его были так поглощены лордом Кейтом, что, увидев в этой великолепной, просторной, залитой светом каюте вместо адмирала пышную молодую женщину, стоявшую спиной к окну, он разинул рот, словно карп, вытащенный на берег.

— Джеки, милый, — произнесла она, — какой ты красивый и нарядный. Позволь, я поправлю тебе галстук. Эй, Джеки, у тебя такой испуганный вид, словно перед тобой француз.

— Куини! Милая Куини! — воскликнул Джек Обри, крепко обняв ее и поцеловав.

— Черт бы меня побрал, кто это еще там любезничает с моей женой? — послышался злой голос с шотландским акцентом, и со стороны балкона вошел адмирал. Лорд Кейт был высокий седовласый господин с красиво посаженной львиной головой и яростными искорками в глазах.

— Это тот самый молодой человек, о котором я вам рассказывала, адмирал, — проговорила Куини, поправляя побледневшему Джеку черный галстук и помахивая перед его носом обручальным кольцом. — Я его купала и брала к себе в постель, когда ему снились кошмары.