Командир и штурман

Патрик О'Брайан Командир и штурман

MASTER AND COMMANDER

Copyright © 1969, Patrick O’Brian Все права защищены

MARIAE LEMBI

NOSTRI DUCI ET MAGISTRAE

DO DEDICO[1]

От автора

Когда пишешь о британском королевском флоте XVIII и начала XIX века, трудно удержаться от субъективных оценок и воздать должное своему герою. Ведь зачастую действительность столь невероятна, что затмевает любой вымысел. Даже чрезвычайно живое воображение с трудом поможет представить щуплую фигуру тогда еще коммодора[2] Нельсона, прыгающего с борта своего покалеченного семидесятичетырехпушечного «Кэптена» в окно кормового балкона восьмидесятипушечного «Сан-Николаса»; вихрем промчавшись по его палубе и захватив корабль, он уже на борту другого гиганта – стодвадцатипушечного «Сан-Иосифа». И вот, «очутившись на палубе сего первоклассного испанского корабля, убранство коего более подобало дворцу, я получил офицерские шпаги побежденных, каковые передал Уильяму Фирни, одному из моих боцманов, и тот с невозмутимым видом сунул их себе под мышку».

Страницы Битсона, Джеймса, Морских хроник, документы Адмиралтейства, биографические работы Маршалла и О’Берна полны героизма. Подвиги, возможно, чересчур приукрашены (ведь был лишь один Нельсон), но тем не менее не выдуманы – убежденность авторов подтверждает жизненную достоверность событий. Вот почему для меня так важны документальные источники. Из огромного количества превосходных, но дурно описанных языком казенных отчетов баталий я отобрал несколько таких, которыми особенно восхищаюсь. Когда я пишу о каком-либо сражении, то использую шканечные журналы, официальные письма, рапорты, воспоминания современников и участников, чтобы подтвердить каждую деталь. С другой стороны, я не чувствую себя рабом, прикованным к точной хронологии событий; дотошный морской историк заметит, что сражение сэра Джеймса Сомареса в Гибралтарском проливе произошло после сбора урожая. Он также заметит, что по крайней мере одно из описанных мной сражений «Софи» произошло совсем с другим шлюпом, хотя и с таким же парусным вооружением. Действительно, используя документы, стихотворения, письма, я позволил себе ряд вольностей. Короче говоря, порой j’ai pris mon bien la ou je l’ai trouve[3], и в литературно допустимых пределах общеисторической точности я изменял имена, географические названия и второстепенные события, чтобы они вписались в канву моего повествования.

Я придерживаюсь следующей точки зрения. Достойных восхищения людей того времени – таких, как Кокрейн, Байрон, Фальконер, Сеймур, Боскавен, и многих других, не столь знаменитых моряков, из которых я в известной степени лепил моих персонажей, – лучше всего прославить их собственными делами, а не вымышленными подвигами. Подлинность – вот чистый бриллиант, поэтому отзвуки их речений имеют непреходящую ценность.

Мне хотелось бы выразить благодарность за советы и помощь, которую я получил от знающих и бесконечно терпеливых сотрудников Public Records Office[4] и Национального Морского музея в Гринвиче, а также командира корабля британского королевского флота «Виктори». Польза, которую он принес книге, так же велика, как и его доброта.

Глава первая

Музыкальный салон губернаторского особняка в Порт Магоне – нарядную, высокую, восьмигранную залу с колоннами – наполняли торжествующие звуки первой части квартета Локателли до мажор. Музыканты-итальянцы, прижатые к дальней стене тесно составленными рядами легких золоченых кресел с круглыми сиденьями, играли со страстной убежденностью, поднимаясь к предпоследнему крещендо, за которым после продолжительной паузы следовал мощный, освобождающий финальный аккорд. Если не все, то некоторые из сидевших в позолоченных креслах внимали крещендо с достойной исполнения напряженностью. Двое таких слушателей сидели в третьем ряду слева. Их места волею случая оказались рядом. Сидевшему с краю мужчине можно было дать и двадцать, и тридцать лет. Его мощная фигура заполнила кресло так, что почти скрыла всю его позолоту. На этом джентльмене была парадная форма лейтенанта королевского флота: синий мундир с белыми лацканами, белый жилет, панталоны и чулки; в петлице – серебряная медаль участника сражения на Ниле[5]. Безупречно белая манжета с золотой запонкой отбивала такт, а ярко-голубые глаза на загорелом, но побледневшем от волнения лице с выступившим румянцем не отрывались от смычка в руках первой скрипки. Но вот наступила кульминация, за ней вновь пауза – и завершающие звуки. С последним аккордом кулак моряка с силой опустился на колено. Офицер откинулся на спинку кресла, закрыв его целиком, счастливо вздохнул и с улыбкой повернулся к соседу. Из уст его было готово вырваться: «По-моему, исполнено великолепно, сэр!», но слова застряли в горле, когда он наткнулся на холодный, если не враждебный взгляд и услышал шепот:

– Если вам уж так неймется отбивать такт, сударь, умоляю, делайте это хотя бы вовремя, а не с опережением на полтакта.