Командарм Лукин

— Ну, Алексей Андреевич, будем принимать дорогих гостей, — обратился Лукин к Лобачеву. — Событие для нас, прямо скажем, большого масштаба.

— Событие, конечно, неординарное, — согласился Лобачев. — Да обстановка не очень-то располагает к такой встрече. На счету каждый час, да что там час — минута!

— Я очень люблю Шолохова, — проговорил Лукин, и глаза его потеплели. — Особенно «Тихий Дои». Между прочим, Алексей Андреевич, Шолохов в этом романе про мою дивизию пишет.

— Как это?

— А ты вспомни, там речь идет о двадцать третьей Усть-Медведицкой дивизии. Так вот, этой дивизией я в Харькове и командовал.

— Едут! — прервал их разговор адъютант.

Лукин и Лобачев вышли встречать писателей. Стоял полдень. Жаркие лучи июльского солнца нещадно жгли землю. Еще издали увидел Лукин клубы ныли и с тревогой посмотрел на небо: неровен час, налетят стервятники.

Подъехала машина. Из нее вышли Шолохов, Фадеев, Петров и сопровождающие их работники политуправления фронта.

Лукин впервые вот так лицом к лицу увидел Шолохова. Небольшого роста, в гимнастерке, туго перетянутой ремнем, с четырьмя шпалами в петлицах. На голове — сдвинутая на затылок пилотка.

Командарм пригласил гостей в землянку. Они немного помедлили, прежде чем начать беседу.

— Почему отступаем, генерал? — наконец угрюмо заговорил Шолохов. — До войны много шумели о том, что будем бить врага на его же территории малой кровью.

— Серьезных причин много, Михаил Александрович. Дело историков после войны разобраться и подвергнуть анализу то, что происходит сегодня. А сегодня нам не хватает танков, авиации, вооружения, хорошо обученного пополнения. Бойцы и командиры сражаются не щадя жизни. Нет числа геройским подвигам. Мы делаем все, что в наших силах и сверх всяких сил.

— Возможно, вы и правы, Михаил Федорович, — проговорил Шолохов. — Даже наверняка правы. Все мы в чем-то промашку дали. Да не время сейчас искать виноватого. Вы верно сказали, историки после войны разберутся, а сейчас воевать надо, фашистов бить.

— Несмотря ни на что, у меня лично, Михаил Александрович, да и у моих боевых товарищей, — повернулся Лукин к Лобачеву, — нет никакого сомнения в нашей окончательной победе.

— А вот это главное. И радостно слышать такие слова из уст командующего армией.

— А что, товарищ командарм, — вступил в разговор Евгений Петров, — нельзя ли нам побывать на переднем крае? Хотелось бы поговорить с бойцами в окопах.

— Тут всюду передний край, — ответил Лукин. — А в самом Смоленске окопов нет. Там бойцы укрываются за стенами разрушенных домов, в подвалах и на чердаках. В это пекло я вас пустить не могу. Не имею права рисковать вашими жизнями. Я вообще удивляюсь, как вам удалось пробраться к нам. Шоссе Москва — Минск перехвачено фашистами, армия воюет почти в полном окружении.

— Вот это «почти» наши сопровождающие и использовали, — улыбнулся Шолохов. — Проехали через Ратчино, там переправа действует.

— Так как же попасть на передовую? — стоял на своем Евгений Петров.

— Не могу, дорогие товарищи писатели, — приложил руки к груди Лукин. — За каждую вашу персону я отвечаю своей головой. Не могу рисковать.

Расставаясь, Лукин и Шолохов договорились встретиться после победы.

— А что, Михаил Федорович, приедете после войны в Вешенскую? Места у нас на Дону отменные. А охота, рыбалка!..

— Не терзайте душу, Михаил Александрович.

— Наловим чебаков, костерок соорудим на берегу, ушицу по-казацки, — продолжал Шолохов, озорно глядя на Лукина. — Вспомним этот жаркий день под Смоленском, и горечь отступления, и слова ваши о грядущей нашей победе. Приедете?

— Даю слово, — пожимая руку Шолохову, пообещал Лукин.

Думал ли командарм, что когда-то сбудутся их мечты? Как далека была от пылающего Смоленска нарисованная писателем картина их будущей встречи на берегу Дона!

Писатели уехали, а Лукин и Лобачев долго еще смотрели на дорогу, пока не рассеялась пыль, поднятая колесами машины.

— Вот ведь совсем короткая встреча, а разве забудется? — проговорил Лукин. — Разбередил Шолохов душу, словно свежего воздуха вдохнул. Охота, рыбалка, костерок… — Но постепенно лицо Лукина становилось строже. Мысли командарма возвращались к суровой действительности. — Что ж, Алексей Андреевич, пора опускаться на грешную землю, — проговорил он и направился к землянке.

А обстановка на «грешной земле» в начале третьей декады июля сложилась весьма сложной. Врагу удалось сломить сопротивление войск Западного фронта на правом его крыле и в центре, продвинуться почти на двести километров и захватить Великие Луки, Ярцево, Ельню, Кричев. Правда, соединениям 21-й армии генерала Кузнецова удалось нанести мощный удар на левом крыле фронта и добиться значительных успехов на бобруйском направлении, но в целом обстановка в полосе Западного фронта оставалась исключительно тяжелой.