Командарм Лукин

В Московском ортопедическом челюстно-лицевом госпитале генерала Лукина встретила главный врач Елена Васильевна Александрова. С этим госпиталем Лукин поддерживал постоянную связь.

Коллектив челюстно-лицевого госпиталя подобрался дружный и работоспособный. Сюда поступали инвалиды войны, получившие ранения в лицо. Требовалась большая творческая работа врачей, чтобы для каждого человека подобрать индивидуальный протез, смоделировать утраченную часть лица, провести десятки операций для этой цели.

В одной из палат Елена Васильевна остановилась у койки.

— Самойлов Иван Павлович, — сказала она. — Крайне тяжелый больной. Перенес несколько пластических операций на лице. Нет ноги, нет руки.

С тяжелым сердцем Лукин покидал госпиталь. Ему, пережившему все эти муки, не надо было объяснять состояние людей, лежавших здесь. Он лишь сказал угрюмо:

— Проклятая война!..

— Да, Михаил Федорович, годы идут, а война все не отпускает из своих костлявых объятий. Жутко становится, когда видишь мучения бывших солдат.

— Какие же они бывшие, Елена Васильевна? Для них война не кончилась и вряд ли кончится до их последнего часа…

— Конечно, мы стараемся как-то облегчить их мучения. Врачи видят и понимают, каково инвалидам войны… Вот если бы и местные власти понимали это. Порой диву даешься при виде бездушия, черствости чиновников, облеченных властью. Вы видели Ивана Павловича Самойлова? А знаете, в каких условиях он живет? Комнатка в полуподвале. Все удобства во дворе. Каково ему — без ноги, без руки?

— А он писал куда-нибудь?

— И он писал, и мы не раз писали, просили, требовали в райисполкоме улучшить ему жилищные условия.

— И что же?

— Непробиваемая стена.

— Поехали! — решительно сказал Лукин.

— Куда? — не поняла Александрова.

— В райисполком.

Елена Васильевна невольно подчинилась решительному тону генерала. А в приемной путь к двери председателя перед Лукиным отважно преградила воинственная секретарша.

— К Петру Петровичу нельзя. Заседает комиссия по квартирному вопросу.

— Очень кстати, — проговорил Лукин и толкнул дверь.

— Разрешите присутствовать? — обратился он к председателю. — Генерал-лейтенант Лукин, председатель секции инвалидов в Советском комитете ветеранов войны.

— Пожалуйста, товарищ генерал.

Заседание продолжалось. Лукин сидел и слушал внимательно, вникая в суть очередного заявления, пытаясь постичь, по какой мотивировке следовал, как правило, отказ. С жильем плохо — это очевидно, но для людей, отдавших для Родины все, кроме жизни, надо изыскивать возможности. В разговоре возникла пауза, и Лукин воспользовался ею.

— Петр Петрович, — сказал он, — вы можете представить себе, как в зимнюю стужу инвалид без руки и ноги пользуется туалетом во дворе, ветхим деревянным сооружением, изо всех щелей которого метет и дует. — И, не давая опомниться председателю райисполкома, продолжал: — Я говорю об инвалиде Отечественной войны Самойлове Иване Павловиче, который безуспешно пытался улучшить свои жилищные условия. Я не буду перечислять его боевые подвиги. Я прошу вас, уважаемые члены комиссии, по-человечески отнестись к нему.

— Где заявление Самойлова? — нервно, не спросил, а скорее выкрикнул председатель исполкома. — Мы предоставим ему квартиру. Не сомневайтесь, товарищ Лукин.

Лукин спускался по лестнице и чертыхался про себя. Неужели для того, чтобы решить очевидный вопрос, надо было непременно его личное участие?

После XX съезда партии, осудившего культ личности Сталина, партия взялась за решительную ликвидацию последствий этого культа, в том числе и против нарушений законности, допущенных в отношении бывших военнопленных и членов их семей.

В тот период на генерала Лукина навалились новые заботы. От него — командарма на фронте — зависели судьбы тысяч людей. Он один из немногих был живым свидетелем того, что было за колючей проволокой, в плену. Иногда Лукин оказывался единственным, кто мог дать объективную характеристику человеку. И от этого подчас зависела судьба этого человека.

Однажды Лукина пригласил к себе прокурор Московского военного округа.

— Вам говорят что-нибудь фамилии Скворцов и Бекетов?

— Если это бывшие военнопленные кавалеристы лейтенанты Скворцов и Бекетов, то да. Они находились со мной в лагере Вустрау.

— Да, именно они. Что вы можете сказать о Бекетове?

— То же, что и о Скворцове.

— Скворцова нет, он умер. Бекетов просит, чтобы вы дали характеристику его поведения в лагере. Что скажете?

— Я неоднократно встречался с Бекетовым в лагере. Его пытался завербовать в «Казачий комитет» некий Василий Васильевич.

— Минаев, — вставил прокурор.

— Да? Я фамилии его не знал.

— Минаев — бывший агент немецкой разведки. Он пойман и понес заслуженную кару.

— После моих бесед Бекетов отказался вступать в «комитет», никакой антисоветской пропаганды в лагере не вел. Больше того, помогал нашей работе. Он лично мне сообщал, кого из пленных агитирует Василий Васильевич, сам переубеждал колеблющихся.

— Прошу вас изложить все это письменно.