Командарм крылатых

Не привык Вершинин откладывать дела в долгий ящик и в тот же день подал рапорт, в котором просил направить его на переучивание. Просьбу удовлетворили быстро. Через неделю, сдав дела заместителю, комэск полетел в Крым, в Качинскую авиашколу. Р-5 пилотировал сам, а во второй кабине на всякий случай находился командир звена. По тому времени это был солидный маршрут: до аэродромов Кячинской авиашколы была добрая тысяча километров!

И вот началась курсантская жизнь комэска Вершинина. Привыкать к ней ему, тридцатипятилетнему, имевшему высшее военное образование и значительный стаж службы в войсках, было нелегко. Он так вспоминал о Каче:

— Прежде всего поразил, а потом и убедил в правильности жесткий порядок. Он был строг, но полезен: приучал к дисциплине не только на земле, но и в воздухе. Я прибыл на Качу с ромбом в петлицах, а мои начальники в учебном подразделении носили всего по два-три кубика [1]. На наших курсах слушатели солидных рангов размещались в отдельных комнатах. В Качинской школе нас, переучивавшихся, поместили в казарме. Я привез с собой небольшую подушку и теплое одеяло. Не зная принятых правил, положил все на кровать и отправился на занятия. Возвращаюсь и вижу: мое имущество лежит на табуретке, а на постели — набитая соломой подушка и казенное одеяло.

Некоторые подробности того распорядка: по утрам — физзарядка независимо от погоды на улице. В столовую — только строем; вечером, после поверки, строго в назначенный час — отбой. Курсанты под присмотром мотористов протирали, чистили, зачехляли самолет. Чистоту машины проверял летчик-инструктор. И, если где-либо обнаруживались пылинки, виновник тут же отстранялся от полетов.

Словом, неласково на первых порах встретила Кача. И первый поверочный полет принес Вершинину огорчение. В связи с тем что он уже мог летать самостоятельно, о чем и говорилось в документах, ему назначили не «провозной», как обычно, а поверочный полет. От результатов полета зависели сроки переучивания. Константин Андреевич, хорошо понимая это, старался действовать в воздухе особенно усердно.

Летчик-инструктор, а им был командир звена Долгополов, ни разу не вмешался в управление машиной. Это создало у Вершинина впечатление, что экзамен выдержан и будет дано разрешение на самостоятельные полеты. Но все оказалось не так. Когда, приземлившись, зарулили на стоянку, комзвена в сердцах сказал:

— Никогда летчиком не станете. Наверное, вам лучше вернуться домой...

Упав духом, Вершинин понуро шел за широко шагавшим Долгополовым, замкнутый вид которого как бы подтверждал: разговор окончен. Наконец Константин Андреевич все же спросил:

— Почему такое безнадежное заключение?

— Став самоучкой, — объяснил наконец Долгополов, — вы испортили себя настолько, что поправить это почти невозможно. Летаете вроде бы гладко, но неправильные действии пошли у вас в привычку. Осмотрительность плохая, за показаниями приборов не следите. По всему видно — КУЛП совсем не знаете...

Действительно, КУЛПом — Курсом учебно-летной подготовки Вершинин раньше почти не пользовался.

— Значит, так, — сменив гнев на милость, заключил комзаена. — займитесь КУЛПом. Через три дня проверю.

На том и закончился неприятный разговор. Настроение у Вершинина чуточку поднялось: перспектива добиться официальной квалификации летчика все же оставалась. Немедленно засел за пресловутый КУЛП. Учил его три дня подряд, мысленно представляя, как надо действовать в воздухе.

И вот последовал вызов к Долгополову.

— В самолет, — неожиданно сказал он. — Программа полета та же, что и в прошлый раз.

Качалось, в голове у Вершинина все перемешалось. Однако, собрав волю, старался делать все на каждом этапе так, NBK говорилось в КУЛПе. Вырулил на старт. Строго по порядку поворачивая голову, он переносил взгляд туда, куда рекомендовалось КУЛПом. Наконец взлетели... Немалых усилий потребовал весь полет — предельная внимательность, любое движение так, как предписывалось Курсом учебно-летной подготовки.

— Какие будут замечания? — спросил Вершинин после полета, вытянувшись по-строевому.

— Теперь дело другое, — одобрительно сказал Долгополов — Наверное, и сами убедились: все становится на свои места...

Когда программа переучивания подошла к концу, на Качу прибыла Государственная экзаменационная комиссии. Возглавлял ее комбриг Иванов, в свое время командовавший эскадрильей в Научно-испытательном институте, где ранее работал и Вершинин. И произошел тогда такой эпизод. В одном из полетов экипажи эскадрильи Иванова потеряли ориентировку. Вершинину поручили расследовать это летное происшествие; в результате комэск получил взыскание. А теперь он председатель Государственной комиссии, перед которой Вершинин держит экзамен на звание военного летчика.

Примерно через полчаса комбриг подошел к машине Вершинина. Константин Андреевич приготовился услышать вопросы, связанные с прежней службой в Научно-испытательном институте. Но комбриг коротко сказал:

— Помню вас. Садитесь в кабину. Запуская мотор, Вершинин спросил:

— Какое задание?