Команда скелетов (Экипаж скелетов)

Нет больше
Ни выхода и ни входа.
Дверь, что окрашена белым,
хлопала – ветром било.
Все хлеще и хлеще.
Кто-то стоит на пороге -
в черном плаще,
горло его согрето
тонкою сигаретой.
Зря только время тратит -
его приметы -
в моем дневничке.В тетради.
Выстроились адресаты -
змеею.Криво.
Рыжею кровью
красит их лица
свет от ближнего бара.
Свет продолжает литься...
Нет больше
ни выдоха и ни вдоха.
Если я сдохну,
если я скроюсь из виду,
если я больше не выйду,
мой ангел – а может, черт -
отправит мой дневничок
в Лэнгли, что в штате Виргиния.
Стены пропахли джином,
свет пролился потоком,
ветры его сотрясали...
БЫЛО – пятьсот адресатов
по пятистам аптекам.
Были блики да блоки.
Было – пятьсот блокнотов...
В черном. Готов. Глуп.
И огонек – у губ.
Город – в огне...
Страх потечет реками.
Кто там стоит у рекламы,
думает обо мне?
Долго. Мучительно долго.
В комнатах дальних – дольних? -
люди меня воспомнят.
Воспой мне
о жарком дыханье смерти
в звонках телефона,
о телефонной сумятице,
о проводной смуте...
Видишь, как просто?
Там – одинокий кабак на перекрестке.
Там, чередою столетий,
в мужском туалете
хрипит запоротый рок,
и в руки – из рук -
в круг -
ползет вороненая пушка,
и каждая пуля-пешка
носит мое имя.
Ты говорил с ними?
Их накололи.
Им не сыскать мое имя
в чреде некрологов.
В их головах – муть,
им не найти мою мать,
она скончалась.
Стены от крика качались.
Кто собирал пробы,
точно с чешуйчатых гадов,
с моих петляющих взглядов,
со снов моих перекосных,
со слез моих перекрестных?
Свет невозможно убрать...
А среди них – мой брат.
Может, я говорил?
Что-то не помню...
Брат мой все просит
заполнить бумаги его жены.
Она – издалека,
начало ее дороги -
где-то в России...
Вы еще живы?
Вас ни о чем не просили!
Слушай меня, это важно,
прошу, услышь...
Ливень падает свыше,
с высоких крыш.
Капли – колючее крошево,
серое кружево.
Черные вороны сжали
ручки зонтов черных.
Болтают... слушай, о чем они?
Пялятся на часы.
В воде дороги чисты.
Долго лило – острые струи мелькали.
Когда завершится ливень,
останутся лишь глаза -
как монетки мелкие.
Останется ложь.
Подумай – стоит стараться?
Вороны – черные.
Вороны эти ученые -
у ФБР на службе.
Вороны – иностранцы,
все это очень сложно.
Лица манили,
но я обманул их -
я из автобуса выпрыгнул.
Один. На ходу. Без денег.
Там, среди дымных выхлопов,
таксист-бездельник
поверх газеты измятой
прошил меня взглядом,
глянул – словно сглодал.
Я – ошалевший, измотанный.
Кану,
как камень.
Сверху -соседка.
Ушлая старая стерва,
седина – на пробор...
Ее электроприбор
жрет свет моей лампы,
мне уже трудно писать.
Мне подарили пса:
пятнистые лапы -
да радиопередатчик,
вживленный в нос.
Мистика.
Прямо с моста
я столкнул пса вниз -
на двадцать шесть пролетов...
Вот, написал про это.
(Ну-ка, назад, проклятый!
Живо – назад!
Я видел высоких людей -
гляди,
больше не будет .проколов.)
В закусочной пол
пел
старые блюзы-хиты.
Официантка – хитра:
твердит, что бифштекс солили.
Да мне ли не знать стрихнина!
Горький тропический запах
не заглушить горчицей,
попритуши-ка запал,
стоит ли горячиться?
От горизонта,
от гор
ночью пришел огонь.
Видишь, как дым – нимбом -
сереет в небе?
Ночью все мысли смяты,
то ли это!
Кто-то безликий – смутный-
по трубам отстойника столько
плыл к моему туалету...
Слушал мои разговоры
сквозь тонкие стены-
стены вращали ушами,
стены дышали,
стены давили стоны.
Видишь – следы рук
фаянс испачкали белый?
Время стянулось в круг,
все это вправду было...
День переходит в вечер,
красным горит по сгибу:
Мне позвонят – я уже не отвечу.
Не телефон – гибель!
Бог посылал грозы -
люди швыряли грязью.
Грязью залили землю,
больше – ни солнца ни зелени,
лишь крики боли.
Они научились врываться,
у них – винтовки да рации.
У них – ни заминки в речи,
им объясняют врачи,
как будет эффектнее трахаться.
Прикинь, как сладко:
в лекарствах у них – кислотка,
в лечебных свечках – «снежок».
Кто там. с ножом,
рвется – прогнать солнце?
Пусть только сунется!
Дорога моя – все уже,
дела – не в лад.
Я облекаюсь в лед,
не помню – я говорил уже?
Лед ослепляет подлые инфраскопы,
слежка выходит за скобки...
Вот – наклонилось к закату
индейское лето.
Произношу заклятья,
ношу амулеты.
Золою
засыпаны залы.
Вы полагаете – взяли?
К черту!
Я ж вас прикончу в секунду.
Я ж вас попалю за черту -
четко!
Любовь моя, будешь кофе?
...Небо – как кафель,
моя усмешка – как грим...
Нет у меня в ходу ни имени,
ни выхода и ни входа.
Кто-то стоит,
согретый горечью сигареты.
Не помню – я говорил?