«Пока я делал все эти вещи, в моем сознании происходило любопытное раздвоение», – продолжал редактор, прервавшись, чтобы сделать глоток из своего бокала. «В сущности, я подчинился суеверному импульсу. Существует множество людей, которые никогда не пройдут под приставной лестницей и не откроют зонтик в комнате. Есть баскетбольные игроки, которые крестятся перед выполнением штрафных бросков, и бейсбольные игроки, которые меняют носки после травмы. Наше рациональное сознание сопровождается плохим стерео аккомпаниментом нашего иррационального бессознательного. Поставленный перед необходимостью определить, что же такое „иррациональное бессознательное“, я скажу, что это небольшая, обитая войлоком комнатка, в которой стоит один только небольшой карточный столик, на котором лежит одна только вещь – револьвер, заряженный блуждающими пулями».
«Когда вы сворачиваете, чтобы обойти приставную лестницу или выходите из дома под дождь со сложенным зонтиком, одна часть вашего целостного „я“ отслаивается, заходит в эту комнатку и берет пистолет со стола. Вы можете поймать себя на двух противоречивых мыслях: пройти под лестницей неопасно и обойти лестницу также неопасно. Но как только лестница позади, или как только зонтик раскрыт, ваше „я“ вновь соединяется в единое целое».
«Это очень интересно», – сказал писатель. «Не могли бы вы объяснить мне, когда же иррациональная часть нашего „я“ перестает дурачиться с револьвером и по-настоящему спускает курок?»
«Когда человек начинает писать письма в газету, требуя, чтобы все приставные лестницы были уничтожены, так как ходить под ними опасно».
Раздался смех.
«Раз уж до этого дошло, мы должны расставить все по своим местам. Иррациональное „я“ спускает курок немного позже, когда человек начинает носиться по городу, сшибая лестницы и, возможно, наносить увечья людям, которые на них работают. Если человек обходит приставные лестницы, вместо того, чтобы пройти под ними, то это еще ни о чем не говорит. Нельзя считать сумасшедшим и человека, который пишет письма в газету, в которыхзаявляет, что город Нью-Йорк разрушен из-за того, что все, кому не лень, неосмотрительно шляются под приставными лестницами. Но сбивать на землю лестницы – это уже сумасшествие».
«Потому что это делается открыто», – пробормотал писатель.
«Вы знаете, что-то в этом есть, Хенри», – сказал агент. «Как-то я узнал, что нельзя зажигать три сигареты одной спичкой. Не знаю даже откуда. Затем я узнал, что это пошло из окопов Первой мировой войны. Немецкие снайперы словно поджидали того момента, когда англичане начнут прикуривать от одной спички. После первой сигареты вы слышали звук выстрела. После второй вы чувствовали, как снаряд проносится мимо. А после третей вам сносило голову. Но знание об этом ничуть не изменило меня. Я так и не могу зажечь три сигареты от одной спички. Одна часть моего „я“ говорит мне, что я могу зажечь хоть двадцать сигарет от одной спички. Но другая часть – тот самый зловещий голос, своего рода Бори Карлофф внутри нас – говорит при этом: „Попробуй только сделай так, и тогда…“
«Но ведь сумасшествие и суеверие – это не одно и то же?» – робко спросила жена писателя.
«Вы полагаете?» – сказал редактор. «Жанна д'Арк слышала голоса с неба. Некоторые люди думают, что ими владеют демоны. Другие видят злых духов… или чертей… или форнитов. Те слова, которыми мы описываем безумие, подразумевают существование суеверия в той или иной форме. Мания… ненормальность… иррациональность… лунатизм… безумие. Для сумасшедшего реальность искажена. Целостное „я“ восстанавливается, но обнаруживает себя в той самой маленькой комнатке с револьвером».
«Но в тот момент рациональная часть моего „я“ была все еще со мной. Кровоточащая, покрытая синяками и сильно испуганная, но все еще на своем месте. Она говорила: „Все в порядке. Слава Богу, завтра, когда ты протрезвеешь, ты сможешь вставить все вилки обратно в розетки. Играй в свои игры, если тебе так хочется. Но не больше. Не заходи слишком далеко“. „Рациональный голос моего „я“ был испуган не зря. В нашей душе есть что-то такое, что непреодолимо влечет нас к безумию. Каждый, кто смотрит вниз с края крыши высокого здания, чувствует хотя бы слабое болезненное желание спрыгнуть вниз. И каждый, кто хотя бы один раз приставлял заряженный револьвер к виску…“