Колыма

Очевидно, Тимур выдумал эту историю, чтобы добраться до лагеря и выручить его. Он не должен был просить Тимура о помощи. Стремление спасти Зою во что бы то ни стало настолько захватило его, что он лишь мельком подумал об опасности, которая может грозить Тимуру. Он счел ее незначительной, полностью уверенный в успехе своего плана и собственных силах. Он разрушил любящую семью друга в попытке воссоединить свою, которую и назвать-то таковой было нельзя, и в погоне за привязанностью Зои погубил чужое счастье. Он заплакал, начиная осознавать, что Тимур, его друг, его единственный друг, человек, которого обожали жена и сыновья, верный и преданный, человек, которого Лев очень любил, – этот человек погиб.

Когда Лев наконец поднял голову, то увидел, что Жорес Синявский тоже плачет. Лев с недоверием уставился на его покрасневшие глаза и блестящие от слез щеки, покрытые мелкими морщинками, спрашивая себя, как может человек, строивший железную дорогу на костях невинных людей, сожалеть о смерти того, кого он даже не знал, за чью смерть он не нес ответственности. Наверное, он оплакивал гибель тех, кто умер раньше, каждой жертвы, погибшей от холода или зноя, пока он покуривал сигарету, радуясь тому, что выполнил свою норму. Лев вытер глаза, вспомнив, с каким презрением отозвался о его слезах Лазарь. Священник был прав. Слезы не представляют никакой ценности. Он был обязан Тимуру намного большим. Если он не сумеет выжить, то жена и сыновья Тимура никогда не узнают, как он погиб, а у самого Льва не будет возможности попросить у них прощения.

Охранники намеревались сделать так, чтобы он не вернулся обратно в Москву. Они защищали свою свободу. А Лев был шпионом, которого одинаково ненавидели обе стороны – заключенные и охранники, – и он остался в полном одиночестве, если не считать начальника лагеря, который, кажется, начал сходить с ума от осознания собственной вины. В лучшем случае тот был ненадежным союзником, к тому же утратившим контроль над лагерем. А охранники, словно волки, кружили вокруг административного барака, ожидая его появления.

Окинув взглядом кабинет и лихорадочно обдумывая пути спасения, Лев заметил на столе пульт управления местной системой трансляции. Он был соединен с громкоговорителями, развешанными по территории зоны.

– Вы можете отсюда обратиться ко всему лагерю?

– Могу.

Лев встал, до краев наполнил жестяную кружку теплым янтарным алкоголем и протянул ее собеседнику.

– Выпейте со мной.

– Но…

– Давайте выпьем в память о моем друге.

Начальник лагеря проглотил содержимое одним глотком. Лев вновь наполнил его кружку.

– Выпьем в память о всех тех, кто умер здесь.

Синявский кивнул и выпил. Лев снова наполнил посуду.

– И за все невинные смерти в нашей стране.

Начальник лагеря проглотил содержимое кружки и вытер губы. Лев ткнул пальцем в систему трансляции.

– Включайте.

Тот же день

В столовой Лазарь обдумывал решение Льва сдаться на милость начальника лагеря. Жорес Синявский, недавно раскаявшийся в собственной жестокости, и впрямь мог спасти его. Остальные же заключенные, лишившись возможности вершить правосудие, пребывали в ярости. Они уже планировали и третью пытку, и четвертую, и пятую, с нетерпением ожидая ночи, когда Лев будет страдать так же, как страдали они, когда они увидят на его лице боль, которую испытывали сами, и когда он станет умолять их о пощаде, а они получат долгожданный шанс сказать ему:

– Нет.

Но рассказ Льва о его жене – Анисье – не давал Лазарю покоя. Правда, воры в бараке заверили его, что женщина, некогда певшая гимны и готовившая еду, никогда не сможет возвыситься до роли главаря собственной банды. Значит, Лев солгал вновь. Но на сей раз ему не удастся одурачить Лазаря.

Динамики снаружи затрещали статическими разрядами. Хотя то был всего лишь шум помех, но это вмешательство в дневной распорядок, который оставался строгим и неизменным, заставило Лазаря невольно поморщиться. Встав из-за стола, за которым завтракали заключенные, он отворил дверь.

Громкоговорители, которые использовались редко, висели на столбах, по одному у каждого жилого барака, и еще один находился в административной части зоны, неподалеку от кухни и столовой. Вокруг него столпилась кучка любопытствующих заключенных, включая Георгия, который обычно не отходил от Лазаря ни на шаг. Все смотрели на ближайший динамик, перекосившийся и потрепанный ветрами и непогодой. Вокруг столба вился провод, сбегая на промерзшую землю, по которой он и тянулся к командирскому бараку. Вновь послышался треск помех, сменившийся голосом начальника лагеря, в котором явственно звучала неуверенность:

– Секретный доклад…

Он помолчал, а потом заговорил вновь, на это раз громче:

– Секретный доклад на ХХ съезде Коммунистической партии Советского Союза. Закрытое заседание. 25 февраля 1956 года. Докладчик – Никита Сергеевич Хрущев, Первый секретарь Коммунистической партии Советского Союза.