Колумб Австралии

...Медленно уходят вдаль, скрываясь за горизонтом, Санта-Магдалена, Сан-Педро, Исла-Доминика, Санта- Кристина, по нынешнему Фатухива, Мотане, Хиваоа, Тауата. По меньшей мере 200 островитян были убиты испанцами, и всего лишь трое пришельцев поплатились за свой разбой.

У испанцев пока что настроение довольно бодрое. Они открыли красивые острова и с нетерпением ждут встречи с Соломоновыми островами, которые — так считают они — должны быть где-то не очень далеко. Богатые и счастливые Соломоновы острова, о которых так много говорилось во всех портах Перу.

Менданья тоже полон нетерпенья. Ему кажется, что суда идут слишком медленно, и он верит, что вот-вот покажутся открытые им земли.

Сейчас мы знаем, что Менданья ошибался в своих расчетах. Но это неведомо никому из его спутников и ему самому тоже. А поелику до желанных островов недалеко, то стоит ли слишком беречь продукты?

Все сыты, довольны, работы немного, ветер хорош. Отлично! Еще несколько дней — и они прибудут в сказочную страну и уж там-то сумеют разбогатеть. У них будут деньги, толпы слуг.

Проходит неделя, другая, а островов все нет и нет. Впереди — как ни напрягает зрение впередсмотрящий — до самого горизонта лишь голубая поверхность воды. Берега не видно. Не видно ни птиц, ни каких- либо признаков близкой суши.

Черт возьми! А может быть, генерал сам не знает, где его острова? Да и есть ли они? Кто не слыхал о том, что в некоторых широтах острова уходят порой под воду? А могли ведь корабли и просто пройти мимо!

Впрочем, на какой-то срок страсти утихают. По курсу корабля два острова! Оба маленькие, плоские, но все же это клочки суши посреди бесконечной, бескрайней пучины. Один нарекают именем Сан-Бернардо (вероятно, нынешний Дейнджер-Айленд), второй, еще меньший по размерам, еще более уединенный, называют Ла Солитариа.

А потом вновь море и волны. И никаких признаков суши. Тревога закрадывается в сердца, ведь уже миновали все сроки.

...Еще пока нет открытого мятежа. Но всеобщее раздражение нарастает, и все более явными становятся давно, уже с начала плавания, назревавшие конфликты.

Солдаты издавна не в ладах с матросами. А сейчас раздоры усиливаются. Солдаты убеждены — и в этом их поддерживает Манрике, — что без них вся экспедиция пойдет прахом. Ведь именно они завоевывают дальние страны.

А морякам давно уже надоели эти сытые бездельники, не знающие, куда приткнуться, и изнывающие от скуки; но не желающие и пальцем пошевелить, чтобы чем-нибудь помочь.

Враждебные отношения заходят так далеко, что в них оказываются вовлеченными даже офицеры. И если Манрике горой стоит за своих солдат, правда, поколачивая их в минуты гнева всем, что под руку попадет, то Кирос волей-неволей принимает сторону моряков.

Неважные отношения складываются у Манрике и с Менданьей. И все более заметна рознь между командирами и матросами. В какой-то степени тут виноват и сам Менданья. Но в том-то и беда — это становится все явственнее, — что Менданья 1567 года и Менданья 1595 года совершенно различные люди. Тогда он был полон сил, энергии, решимости. Сейчас это сломленный жизнью, больной человек, подпавший под влияние жены и поэтому терпящий все выходки ее многочисленной родни, а они все больше наглеют. Кирос испытывает это на себе. Он даже вынужден обратиться к Менданье с просьбой угомонить старшего из братьев Баррето, дона Лоренсо.

Внезапно и, что самое непонятное, в тот момент, когда суда оказались вблизи земли, исчезает альмиранта — ее так никогда не найдут, она не придет ни в один из испано-португальских портов. И страсти разгораются еще больше. Следов кораблекрушения не видно, море спокойное, рифов как будто нет. Конечно, в тумане, а до этого был туман, судно могло и затонуть и потеряться. Но к тому моменту, когда запропастилась альмиранта, туман рассеялся, и отнести ее не могло далеко. Да и земля была, что называется, перед самым носом, в пределах видимости.

Мятеж матросов? Не исключено. Но скорее всего свою роковую роль сыграли натянутые отношения между братьями Баррето и адмиралом Лопе де Вега. Он им приходился родственником? Бесспорно. Только родственные эти связи были далеко не самыми теплыми.

Альмиранты нет. Зато — и это на время отвлекает от грустных и тревожных мыслей — впереди земля.

Эта новая земля — совсем иная, чем те острова, которые месяц назад покинули моряки. Здесь нет таких прекрасных легких красок, все как-то угрюмее, что ли. Черная земля и черные люди с кожей цвета эбенового дерева, и тела их испещрены татуировкой. На шее и на руках кольца из темных стеблей, уши и нос украшают перламутровые раковины. Волосы курчавые, толстые, стрижка короткая. Такое впечатление, что это совсем другая раса! (О полинезийцах и маланезийцах в ту пору еще никто ничего не знает.)