Колумб

— По имеющимся в нашем распоряжении сведениям, первая часть обвинения — сущая правда. Нет у нас оснований сомневаться и в остальном. — Он бросил на венецианцев мрачный взгляд. — Благодаря вмешательству посла Венецианской республики и с учётом того, что доказательства вашей вины не были столь очевидными, в прошлый раз с вами обошлись достаточно гуманно. Но вы не вняли голосу разума и продолжили свою преступную деятельность. Как и прежде, решение по вашему делу примет алькальд. Каким оно будет мне не ведомо. Но учитывая, что вы мужчины крепкие и на здоровье не жалуетесь, можете надеяться, что он не отдаст вас в руки палача, а отправит на галеры кастильского флота. Такого венецианцы не ожидали. Галлино тут же заявил, что нельзя осуждать человека, не дав ему возможность оправдаться. Рокка вновь потребовал разрешения отправить письмо мессиру Мочениго, упирая на свой статус дипломата.

Дон Ксавьер резко осадил их.

— Оправдываться будете перед алькальдом. Он определённо вас выслушает. В Кастилии мы не лишаем человека его прав. Но преступления ваши столь очевидны, что едва ли слова смогут изменить приговор, которого вы заслуживаете. Что же касается обращения к послу Венецианской республики, алькальд скорее всего согласится со мной в том, что необходимо всеми доступными средствами избегать осложнений в межгосударственных отношениях. Идите с Богом.

Когда венецианцев вывели, дон Ксавьер повернулся к Колону.

— Будьте уверены, больше они вас не потревожат. Но скажите мне, сеньор, альгасилы доложили мне, что в комнате с ними находилась женщина, танцовщица Загарте.

У Колона ёкнуло сердце. Но ответил он ровным, спокойным голосом:

— Это чистая случайность. Она не имеет к этому делу никакого отношения.

До такой степени он мог проявить милосердие к той, что не испытывала к нему ни малейшей жалости. Но не более того. Он встретил её в час беды и за утешение, которое она принесла ему, отдал всё, что у него было, всё без остатка. Она стала ему дороже любого человеческого существа, не исключая и любимого сына, оставленного в Ла Рабиде. В ней он нашёл родственную душу. Союз этот придавал ему силы, вдохновлял на подвиг. К её ногам хотел он сложить плоды своего успеха — и вот оказалось, что ноги эти по колено запачканы обманом и подлостью. Он молился на жалкую приманку, нанятую для того, чтобы одурачить и ограбить его. Она не просто украла у него карту. Она лишила его последних иллюзий, веры в человеческую любовь и человеческую порядочность. Что ж, пусть она уйдёт, жалкая потаскушка. Наказание настигнет её и без его участия. Господь Бог и судьба воздадут ей должное.

А ему останется только одно — открывать новые земли. В этом его призвание. И наверное, хорошо, что он отправится в плавание, оборвав всё то, что связывало его с берегом, свободный, как птица, оружие Божье, поставленное на службу человечества.

Этим пытался он подсластить горечь, переполнявшую его сердце, заглушить гложущую его боль. День за днём он метался по Кордове, стремился к Беатрис и одновременно не желал её видеть. Не раз и не два порывался зайти к Загарте, где, как он полагал, продолжала петь и танцевать Беатрис. Чтобы устоять перед искушением, он отправился в Мечеть и, распростершись перед статуей девы Марии, взывал к ней, моля избавить его от несчастной любви.

Так он помучился неделю, а потом, узнав, что дон Алонсо де Кинтанилья отправляется в Вегу, присоединился к нему.

Их встретили облака дыма, поднимавшиеся над зелёной равниной, грохот бомбард королевы, поливающих сарацинские стены каменным и железным дождём.

В сгущающихся сумерках они подъехали к шатру Сантанхеля, и тёплый приём, оказанный казначеем, согрел заледеневшее сердце Колона.

— Вы правильно сделали, что вернулись. Надо напомнить их величествам о себе. Но что с вами случилось?

Сантанхель взял его за плечи, повернул так, чтобы свет падал ему на лицо.

— Вы больны?

— Не телом, но душой, — ответил Колон и рассказал об обрушившейся на него беде.

Сантанхель ужаснулся.

— И она не пыталась оправдаться?

— К чему? — усмехнулся Колон. — Я застал их врасплох, когда они строили свои коварные планы. Я услышал слишком многое.

— Слишком многое! Многое, но не всё. Идиот! И вы не удосужились спросить себя, каким образом нам удалось так быстро вернуть украденные у вас карту и письмо? Вам не приходило в голову, что кто-то сказал нам, где искать? — Колон в замешательстве молча смотрел на него. — Это была Беатрис. Беатрис Энрикес. Кто ещё мог помочь нам? Ненароком она дала понять Галлино, что карта хранится у вас в квартире. Но едва узнав, что карта украдена, она пришла ко мне и рассказала обо всём.

— К вам? — в голосе Колона всё ещё слышалось сомнение. — К вам? Но почему к вам? Почему не ко мне?

— Это долгая история и драматичная…

— Кроме того, услышанное мною не оставляло сомнений, что она была заодно с этими мерзавцами, они наняли её, чтобы заманить меня в ловушку и ограбить. Отрицать это невозможно.