Солдаты вернулись с победой. Народу нужен был праздник – они заслужили его. Но что значила эта победа, когда погибло сердце восстания?.. Дворец готовился к пиру, но в этих покоях было тихо, как в пустынном некрополе в скалах за городом.
Боль теснилась в груди большой коброй, лениво разворачивая кольца. Царевна забыла, как плакать, – всё никак не могла поверить.
Она помогала матери омыть изуродованное тело отца – даже её Яххотеп едва допустила к этому. И всё же разделить горе на двоих было легче. Братья ещё были слишком юны – как объяснишь им,
Тетишери утешала внуков. А она была здесь, рядом с царицей. Лицо матери было похоже на погребальную маску. Яххотеп не плакала в своём глухом горе, лишь ласково касалась разрубленного лица, шептала что-то, смывая запёкшуюся кровь. Больше, чем отца, мать любила разве что свой народ.
Царевна коснулась руки Владыки с некоторым удивлением, вспоминая тепло этой ладони, надёжность, нежность. Крошево костей в багровой начавшей разлагаться плоти… Нет, она помнила отца совсем другим – весёлым, красивым, сильным. Помнила, как он тепло улыбался ей, когда учил владеть луком, как ободрял. И как вдохновляли их всех его речи – о свободе, о возрождающемся величии их народа. В нём горел этот удивительный огонь, заставлявший гореть и других. Разве же могли эти жалкие останки быть им, Таа Секененра Храбрым?.. Нет, совсем нет… Он был где-то там, среди Богов…
Великий Владыка Обеих Земель… Отец так и не получил этот титул, но для неё всегда будет так.
– Кликнуть жрецов? – тихо спросила царевна, поднося матери следующую чашу с водой.
– Пусть оставят как есть… – тихо ответила Яххотеп, проводя ладонью над лицом Владыки. – Его раны – раны нашей земли… Пусть вечность сохранит героя, первого, кто начал войну за нашу свободу… Его дух воссияет среди звёзд и поведёт нас дорогой света.
Царевна поклонилась, принимая волю матери. В царице горел тот же огонь, под стать отцову… Только бы не померк теперь, не угас от этой страшной потери…
Но когда она подняла взгляд, посмотрела в глаза матери, то увидела тёмную бездну, обещавшую погибель их могучему врагу.
– Горе не сломит нас, – молвила Яххотеп. – Я возглавлю наше войско.
И в тот самый миг царевна уже знала, что должна сделать. Решение, долго зревшее в ней – решение, которого отец никогда бы не одобрил! – обрело зримую форму.
Это была и её война тоже.
– Мистер! Эй, мистер!
Кто-то настойчиво тряс его за плечо. Сознание медленно, нехотя фокусировалось на действительности – свет горел без перебоев. Яша сидел у стеклянного ящика где-то у ног Секененра, впечатавшись лбом в стекло – целое. Перед глазами было мутно, и из тумана выплывала мумия фараона, спокойно лежавшая на своём месте.
Потом из того же тумана выплыло озабоченное лицо охранника. Издалека звучали голоса – группа туристов обсуждала что-то на пороге, кажется – как раз его, Войника.
Желудок переворачивался, вспоминая не то кровавое месиво плоти и раздробленной кости, не то принятую ранее шаурму. Яша вскочил и устремился к двери, расталкивая туристов, едва видя что-либо перед собой, рванул вниз по лестнице в уборную со скоростью боевой колесницы.
Сколько времени он провёл в этой обители прохлады и покоя, Войник не знал, но, судя по всему, музей уже успел закрыться. В голове понемногу прояснялось, но покупать что-либо на каирских улицах Яша зарёкся. В Москву вернётся – тоже никакой шаурмы, будь она неладна. Если вернётся, конечно. Для этого сперва надо было прийти в себя.
Видения тоже хотелось бы списать на плохую пищу, но что-то подсказывало Якобу, что продукты были ни при чём.
– Яшка! Ты тут? – донёсся до него встревоженный голос Борьки.
– Тут, – вздохнул Войник, выходя навстречу другу, предполагая, что выглядел сейчас не сильно лучше обитателей комнаты царских мумий.
– Эк тебя… Спросил бы про текилу, но мы ж её вчера пили, – египтолог сочувственно покачал головой. – Пойдём, я тебе водички налью.
– В следующий раз дважды подумаю, что жрать в этом гостеприимном городке, – проворчал Якоб. – Два доллара содрал, и такая фигня.
– Два доллара? – Борька подозрительно прищурился. – Эх ты, фунты тратить надо было. Старину Джефферсона я ж тебе на удачу оставил! Сам его в кошельке ношу. Ладно, пойдём – у меня и «Смекта» есть.
Они прошли по опустевшим уже залам – вот когда бы достопримечательности смотреть! Но не хотелось даже к золоту Тутанхамона.
По дороге попадались только редкие охранники, а в кабинете так и вовсе никого не оказалось – Борькины коллеги явно не перерабатывали. Режим есть режим.