Кольцо времён. Проклятие Сета

– У тебя тут подушка ползет! – хихикал Якоб, тыча в сумрак спальни-кабинета. – Ползёт прямо по кровати и хрюкает.

Борька поправил очки и посмотрел в направлении перста указующего.

– Это не подушка, это Говард Картер. А у тебя, Яшка, истерика.

Якоб смотрел, как мятая подушка стекла с кровати, согнулась пополам и на уголках-ушках, переваливаясь, поплыла в их сторону. Вынырнув на свет, подушка магическим образом превратилась в английского бульдога. Войник присел. Пёс остановился, облизнул свой нос, после чего шумно втянул воздух и не менее шумно выдохнул его обратно, окатив удивленного Якоба мелкими брызгами.

– Твоя подушка похожа на собаку.

– Картер, это – Якоб, Якоб, это – Картер. А теперь, Войник, давай, пошли в гостиную и прикинемся приличными людьми. Но сначала иди всё-таки умойся. Только смотри, воду из крана не пей. Это тебе не Европа, тут всё суровее.

Прохладная вода живительным образом подействовала на горе-путешественника. Голова всё ещё немного гудела – сказались и тряска, и московские встречи. Да и припадок скорее был следствием пережитого, чем пары глотков вискаря. Хотя после них ему явно стало легче.

Войдя в гостиную, Якоб принял из рук друга стакан с шипучкой.

– Пей, чтоб наутро не было мучительно больно!

Войник опрокинул зелье и уселся в кресло. Напротив, через маленький столик, на диване сидели Борька и Картер и сверлили его взглядами.

– Если б я не знал тебя с детства, подумал, что это твой брат-близнец, – улыбнулся Якоб. – А как же твоя любовь к ротвейлерам и Машке?

– А чем тебе Картер не ротвейлер? – хмыкнул Борька, нарезая лимон. – Самый настоящий ротвейлер, просто компактный и спокойный. Профессору Тронтону подарили поклонники – самый настоящий англичанин, с родословной. Но начальство моё вечно в разъездах, не до собак ему. В общем, теперь этот складчатый аристократ перекочевал ко мне и вроде вполне доволен жизнью.

Борька протянул уже другой стакан Якобу, игнорируя вопрос про Машку.

– За встречу! Рад, что ты наконец-то вырвался из Москвы.

– Ты не представляешь, как рад я, учитывая последние события. Спасибо, что пригласил!

Под звон бокалов Картер слямзил последний кусок колбасной нарезки. Оценив ситуацию как не требующую его собачьего внимания и вмешательства, он вновь обернулся подушкой, слившись с флисовым одеяльцем такого же песочного цвета, как он сам.

– Маскировка сотого уровня! – кивнул на пса Борька. – Враг не заметит до тех пор, пока уже не будет поздно! Да, Пластик, да мой ШАбак?

Николай трепал складки бульдога и улыбался.

– Пластик? – не понял Яша. – Он же вроде бы Говард Картер.

– А то! Исторический культурный пласт! Картер он по паспорту, истинный англичанин, а для друзей Пластик. А ты сам-то как, Горлум свежеиспечённый? Показывай свою «прелесссть».

Войник помрачнел. На эти пару часов он совершенно забыл о кольце, а теперь словно заново ощутил и тяжесть амулета, и тяжесть своей судьбы заодно. Отставив стакан, Якоб достал из кармана вещицу. Он чувствовал её тепло в кулаке, который не решался разжать. Секунда, две, три. Тягостные воспоминания последних дней возвращались, вытесняя дурман виски и текилы и беззаботную лёгкость, к которой он уже успел привыкнуть и которую отпускал с превеликим сожалением.

Войник нехотя протянул кольцо другу, но стоило Борьке коснуться артефакта, как раздался треск и звучный удар сзади. Якоб инстинктивно сжал кольцо в кулаке и обернулся. Створка окна, раскрывшись, ударилась о стену. И в этот самый момент порыв жаркого ветра из черного прямоугольника ночи ударил ему в лицо. Словно поцелуй пустыни. На лбу выступили бисеринки пота, а в голове зазвучали знакомые слова: «Анх-Джесер».

– Ну Сет побери! – выругался Борька, закрывая окно. – Давно его надо починить, всё руки не доходят.

Посмотрев на друга, он озадаченно пригладил бородку:

– Яшка, ты чего? Бледный, словно мумию увидел.

Якоб вздрогнул и будто очнулся. Он мотнул головой, прогоняя наваждение, встал и, дотянувшись до бутылки, плеснул в стакан «огненной воды». Борька тем временем закончил «починку» окна.

Зловещая тишина затягивалась, и Войник, чтоб как-то вернуть ускользающее веселье, подошёл к книжному шкафу. Бегло пробежав взглядом, слегка затуманенным текилой и вискарём, по корешкам страниц, он переместился на полку с фотографиями. Борька на раскопках, на верблюде, с какими-то мудрыми учёными, судя по солидному виду их и восторженному взгляду друга. И среди всех этих трофеев немного выцветшее, с помятым уголком и маленьким сколом на зелёной рамке фото трёх подростков.

– Не знал, что ты притащил прошлое с собой в пустыню.

Якоб взял фоторамку и, вернувшись в кресло, стал рассматривать снимок.

– Подумать только, полжизни назад.

– Лучше и не скажешь. Мы были как три мушкетёра. Ты, я и Машка.

– Ты всё так же сохнешь по ней?

– Пф, – попытался отмахнуться Николай, но покрасневшие уши были лучшим ответом.

– Баба Глаша говорит, что она часто летает в Египет.

– Может, и летает, – пожал плечами Борька, – только мы словно ходим по разным берегам Нила. Вернее, я-то застрял в песках прошлого, а она предпочитает песок пляжей Красного моря.