Кольцо времени

– Да, я слышал, – перебил Вовку Стас, – что зеркала практически всегда используются при исследовании свойств Времени.

– Все эти обвинения Бруно категорически и с гневом отверг. А на первый и обязательный вопрос следователя, знает ли арестованный, кто мог написать на него донос, и нет ли у написавшего каких-либо причин для мести, не раздумывая, назвал Мочениго, – профессор тяжело вздохнул и отставил в сторону пустую чашку. – Это страшно, когда тебя предают собственные ученики. Вы уж мне поверьте...

Стас опустил глаза. Ему невольно вспомнился профессор Кривега, его уютная комната в старой московской коммуналке. «Как он там...», – с тоской подумал Стас. Профессор Торо тем временем продолжал:

– Бруно пришлось оправдываться, объясняя, что он добросовестно выполнил все взятые на себя обязательства по обучению Мочениго так называемому «лиллиевому искусству». Но Мочениго не желает рассчитываться, и стремится всеми силами оставить Бруно у себя в доме.

– Какому искусству? – не понял Вовка

– "Лиллиевому". Так в то время называли моделирование логических операций с использованием символических обозначений.

– Так что же получается, профессор, Джордано Бруно нашел способ перемещения во Времени и в другие пространства?

– Не могу с этим согласиться на все сто процентов, но слишком многое говорит за эту странную версию.

– Тогда все понятно, – сказал Стас. – Договариваясь об уроках, Мочениго надеялся, что Бруно станет учить его не логике, а магическим способам управления Временем и «отпиранию врат» в соседние миры. Вообще говоря, не удивительно, что он попал в руки инквизиции. Время тогда было такое.

– Магия как таковая в то время еще не была под запретом у католической церкви, – возразил профессор. – И потом, кроме туманных и сбивчивых показаний Мочениго нет никаких официальных свидетельств того, что Бруно на практике занимался переносом во Времени физических тел. К тому же, многое в учении Бруно было созвучно взглядам его предшественников и последователей: Коперника, Фичино, Бонифорти, того же Галилея, Кеплера и многих других. Но инквизиция почему-то отправила на костер только Бруно. Первое, что приходит на ум – он продвинулся дальше всех.

– Но тогда тем более непонятно, зачем Бруно нужно было сжигать публично, когда можно было по-тихому сгноить его в тюрьме. Или замучить, надеясь, что однажды он не выдержит и откроет свою тайну.

К столику приблизился официант с подносом, на котором стояла дымящаяся чашка, источающая упоительный аромат, и стеклянная вазочка с аппетитнейшим бело-розовым айсбергом. Расставив заказ на столике, официант подмигнул Вовке, и удалился к стойке. Стас рассеянно посмотрел ему вслед.

– Да, профессор. Задали вы моим мозгам задачку. Учение о множественности миров существовало задолго до Бруно и не считалось еретическим, а скорее даже наоборот. Оно активно обсуждалось многими средневековыми теологами, полагавшими, что создание только одного мира недостойно бесконечного могущества Бога. Мне известно, что об этой идее еще в середине XV века много писал Николай Кузанский. Бруно, кажется, называл его своим учителем.

– Кардинал Николай Кузанский... – профессор многозначительно усмехнулся. – Весьма неоднозначная фигура и в религии, и в философии. Многие из современников считали его чуть ли не пророком, но были и желающие увидеть кардинала в пламени костра святой инквизиции. Спорное отношение к его идеям бытует до сих пор. Мой приятель, профессор д'Астори, любит повторять, что Николай Кузанский в ряде своих философских утверждений был так же вульгарен, как композитор Россини в жанре духовной музыки.

– Интересное сравнение, – улыбнулся Стас. – А что, Россини действительно был так... своеобразен в этом жанре?

– Ох, Станислав... Он был бесспорным гением музыки, но возьмите его любое духовное сочинение, любую мессу – это же нечто совершенно разухабистое! – профессор махнул рукой. – Впрочем, Д'Астори – специалист по античной философии. Представителей раннего Средневековья он почему-то судит очень предвзято. Вот и Николаю Кузанскому досталось... Но разговор не об этом. Дело в том, что Николай Кузанский – один из первых, кто кроме продвижения идей о множественности миров во Вселенной попытался научно сформулировать понятие Абсолютного Пути, который непостижимым образом проходит через все существующие миры и сквозь Время.

– А где он, этот Путь? – спросил Вовка. И добавил, – нам о нем говорил падре в Миланском соборе.

Профессор грустно улыбнулся.

– Его пытались отыскать во все времена. Говорят, он открывается сам, но только «избранным из чистых сердцем». Но кто они, эти избранные? Святые? А может быть, дети? Стас и профессор машинально уставились на Вовку. Тот удивленно пожал плечами.

– Наверное, Абсолютный Путь относится к тем высшим субстанциям, которые открываются только в особых Божественных откровениях, – сказал профессор. Стас сомнительно хмыкнул.

– Станислав, я понимаю Вашу иронию, но не разделяю ее. Я – убежденный католик. И сомнений в величии Творений Божьих не испытывал никогда.