Кольцо любви

Барон Райнбах объявил о подписке на строительство часов на городской ратуше и попросил досточтимых граждан города Страсбурга жертвовать, кто и сколько сможет, и расписаться в подписном листе. Подписным листом являлся договор, а монета, передаваемая сборщику, являлась лишь средством маскировки. А где собранные деньги? Где-где, пропили.

Рассказывал нам преподаватель военной подготовки в институте, что когда он учился в военном училище, то они собрали деньги на штангу и послали двух штангистов в город купить спортивный снаряд. В этот день штанг в продаже не было, и они с горя все собранные деньги пропили. Ребята были здоровые, в пьяном виде буянить начали, так их еле сумели скрутить.

Вот такие дела. Так и с деньгами на устройство часов. До сих пор ведь нет. А что вы на пикнике делали? А ничего, начальник, чай пьем, шеш-у-беш играем, конспирацию соблюдаем.

Веселье было в разгаре, мы с Марией уже два раза плясали задорные немецкие пляски и сидели рядышком за столом, разговаривая ни о чем, но как будто говорили о чем-то самом важном для нас.

Не глядя, я протянул два высоких бокала из бронзы, и кто-то из слуг сразу налил в них вино. Капля вина попала мне на руку. Я оглянулся, чтобы укоризненно покачать головой неловкому виночерпию, но это оказалась девушка, которая уходила в сторону хозяйственных столов. Что-то знакомое мне почудилось в ее походке, в характерном и знакомом покачивании бедер, которые так и прилипали к моим рукам.

– Этого не может быть, – подумал я, и повернулся к Марии. – За наше здоровье, – пожелал я ей, – чтобы жизнь наша была счастливой и долгой.

Я поднес бокал к губам и вдруг почувствовал горький запах миндаля. Я немедленно схватил руку Марии и буквально оторвал ее бокал от губ. Но она уже выпила часть вина и смотрела на меня виноватым взглядом, как будто извинялась за то, что ей очень нехорошо и она тем самым испортила такой прекрасный день. Мария вдруг повалилась и на ее губах стала выступать белая пена. Я крикнул, чтобы мне пришли на помощь, и передал Марию на руки барону и его жене.

Все-таки мое предчувствие не обмануло меня. Это была Шарлотта, и она сделал свое черное дело, убив Марию. Я сделал громкое объявление, чтобы никто не притрагивался к напиткам, потому что они могут быть отравлены.

Несколько человек сразу бросились к запасам вина, проверять их состояние. Я погнался за девушкой, которая бежала по поляне к лесу. Догнать я ее не смогу. Она убежала намного раньше, чем я бросился за ней в погоню. В лесу, вероятно, стоит готовая верховая лошадь или там ее ждут сообщники. Времени на раздумья у меня не было. Я достал свой полицейский «Вальтер», остановился, глубоко вздохнул, успокаивая дыхание, и прицелился.

Выстрел был слышен только мне. Бежавшую девушку как будто кто-то толкнул в спину, и она упала. Держа наготове оружие, и не спуская взгляда с леса, я приблизился к отравительнице. Это была Шарлотта. Она была еще жива. Я приподнял ее и увидел, что пуля попала ей точно между лопаток. Вряд ли я чем-то смогу помочь ей. Это понимала и Шарлотта. Собравшись с силами, она прошептала:

– Моя дочь… Руайяль… мадам Дюжо… не оставь … Шарлотта…

Когда подбежали люди, Шарлотта была уже мертва.

Подошедший барон положил мне руку на плечо. Я все понял. Мария тоже была мертва.

Господи! В чем я провинился перед тобой? За что ты лишаешь меня самых близких людей? Что я могу сделать, чтобы искупить свою вину? Господи…

Глава 30

Через три дня я уехал из Страсбурга в поисках населенного пункта Руайяль и маленькой девочки на попечении мадам Дюжо.

Барон и баронесса отговаривали меня от этой затеи, убеждая, что я буду в очень большой опасности как человек, который убил одного из доверенных людей кардинала Мазарини, но я был непреклонен. Я был уверен, что кардиналу известно обо мне больше, чем я это знаю. Ни один здравомыслящий человек не будет уничтожать то, что может обогатить его новыми знаниями и способствовать своему возвышению над остальными при помощи предсказаний, которые помогут ему правильно расставить акценты в своей политике.

Франц не был в восторге от этой затеи и уговорил меня переодеться в монашескую одежду, чтобы если и бросаться в глаза, то своим благочестием и смиренностью, а рапира моя всегда будет наготове в его руках, да и крест мой, пулями стреляющий, он хранит среди вещей.

– Добро, Франц, – сказал я, – закажи мне сутану слуги ордена Иисуса Христа.

– Господи Иисусе, – перекрестился Франц, – это-то вам зачем, сударь?

– Не всегда нам придется дорогу прокладывать благочестием, – объяснил я ему, – а основатель ордена Игнаций Лайола не считал грешным монаху и оружием владеть, и к земным радостям прикасаться.

Еще в институте мне довелось почитать «Историю Германии» Иоганна Шерра, который немало времени уделил описанию ордена иезуитов.