Кольцо Либмана

Он прижал мои плечи к полу и дернул меня за ворот рубашки. Пуговицы разлетелись во все стороны. Я заметил, что его зрачки расширились от неподдельного счастья, когда он увидел у меня на шее золотую цепочку, на которой болталось Эвино кольцо.

— Нет, только не кольцо…! О нет, пожалуйста! — жалобно проскулил я. — Только не кольцо! Не кольцо..!

— Идиот! — раздалось пыхтенье Сони, в зеркале мелькнуло отражение ее ухмыляющейся физиономии. — Du blöde Idiot![27]

И следующим ударом меня отправили в нокаут.

Когда я пришел в себя, комната оказалась аккуратно прибранной. Веревка, которой меня связал сутенер, лежала рядом со мной на полу, скрученная кольцами, как змея. Я осмотрелся по сторонам и услышал негромкий напев. Это мурлыкал старик, который впустил меня сюда.

— Sprechen sie deutsch?[28] — с трудом вымолвил я, приподнимаясь и приводя в порядок одежду.

Старик, подхихикивая, показал на свои шитые золотом тапочки. Голову его украшала алая феска с голубыми кисточками. Глаза у него с перепою почти выкатывались из орбит.

— Wo sind Sie? — вторично спросил я. — Wo ist die Sonja? Bitte, wo?[29]

Гном засеменил прочь и вскоре вернулся с флейтой из пожелтевшей слоновой кости; он начал фальшивый наигрыш, при этом излишек слюны капал у него изо рта. Он все время смотрел, как кретин, не отрываясь, на свернутую веревку.

И вот тогда я сделал роковую ошибку, самую большую ошибку в своей жизни. Я схватил плащ и вылетел из квартиры, сбежал вниз по лестнице и, преодолев двор и ворота, очутился на улице. Шурша шинами, медленно подкатила «волга» с зеленым огоньком, словно все это время она ждала меня за углом. Я открыл дверцу и, скомандовав: «Гостиница „Октябрьская“», опять понесся сквозь дождливую ночь.

Когда меня высадили возле входа и я увидел исчезающие в водной мгле задние фары такси, я замер, охваченный паникой. Боже мой, как называлась та улица, на которой меня ограбили? Как я ее теперь найду? Это же катастрофа! Я должен был спросить у водителя такси адрес! Успокойся, Янтье, не паникуй… Завтра утром зайдешь первым делом в «Петербургские сновидения», к этой ведьме и… Шайка непрофессиональных грабителей! На вахте стоял тот самый портье с двумя отсутствующими пальцами.

— Ein schönes Leben,[30] — пожелал он мне, разворачивая свою голову сурка в сторону приятелей, — те стояли с пивными бутылками в руках и таращились на меня.

В баре сидело еще довольно много народу. Субъекты в кожаных куртках, группка девушек с совиными глазами. Я вызвал лифт и поехал наверх, пролетел по коридорам в сторону комнатки дежурной по этажу, но обнаружил в ней не Иру, а какую-то русскую в пенсне — зевая, она отдала мне ключ. Очутившись у себя в номере, я сразу же провальсировал в сторону бельевого шкафа и достал бутылку водки, которую сохранил про запас на случай кризиса. Запасливый нужды не знает.

Алкоголь чудесно освежил мне рот, промочил горло и горящую топку пищевода; времени прошло всего-ничего, а я уже почти не ощущал пинков, которыми меня наградил Игорь. Эва, где ты была, когда я в тебе так нуждался? Ты ведь всегда умела все уладить? Ну? Ты что, не могла вмешаться? Эх ты, клуша! Ну, рассказывай, где ты была? Я начал, то и дело подливая в рюмку, ходить кругами вокруг стола. Бутылка уже наполовину опустела, когда вдруг зазвонил телефон.

— Guten Morgen![31] — веселым голосом поздоровался я, сняв трубку.

— Hello! — раздался в ответ девичий голосок. — How are you?

— Ausgezeichnet.

— You are German?

— Yes, my darling. Almost, almost.

— Can I come over to you? This is intimate service.

— Ха-ха-ха, — услышал я собственный смех и повесил трубку.

Я ринулся со всех ног в туалет, потому что мой мочевой пузырь был переполнен. «Что вошло, Янтье, должно выйти». Главная заповедь доктора Дюка. Применительно к психике. Где сейчас этот чистильщик мозгов? У себя на Зейлвег в Хаарлеме? В ту минуту, когда я выходил из ванной комнаты, в дверь ко мне постучали. Кто бы это мог быть?

— Это Лиза, intimate service.

Разве это я открыл? Нет, дамы и господа, дверь 961-го номера гостиницы «Октябрьская» открылась сама собой, автоматически, как в первоклассном спектакле, достойном рецензии в уважаемой газете. Она стояла передо мной — оживший экспонат, Лиза. Сколько ни пытайте, не скажу, была ли она блондинка, фиолетовая или седая. Современные девицы чего только не льют себе на голову! У нее были покатые плечи. Красивые ноги. Глаза цвета синего кобальта (это я запомнил). Как океан! Такая хрупкая и юная, а глаза как неизмеримые океанские глубины…

В возрасте примерно как Мира, когда она… Как наша любимица, наша цыпочка, которая в свои четыре уже знала английские песенки и до тринадцати лет каждую субботу утром забиралась к нам в постель.

— Папик, мамик, — нежно шептала она, пробираясь словно маленькая пантера поверх одеяла. — Я выжала для вас апельсиновый сок.

— Правда, котик? С ложечкой сахарку?

— С ложечкой сахарку.

— И с капелькой водички?

— С капелькой водички.

— Ползи к нам сюда, дорогая, — командовали мы с Эвой хором. — Мы тебя за это крепенько поцелуем.