Кольцо из фольги

В нашем селе имелась участковая больница, в которой периодически появлялся новый, присланный из города, фельдшер. Однажды даже врач появился. Но местные жители в больницу идти не спешили. Не верили они «чужим» целителям. А те не стремились завоевать доверие пациентов. Работа в сельской больнице для них была временной. Она давала возможность пойти дальше по карьерной лестнице. Эти доктора считали дни до своего отбытия. Так что всех пострадавших, кого не могли спасти собственными силами, везли в город. Но если кто-то ломал руку или подворачивал ногу, сразу направлялся в дом к дяде Алану. Он умел вправлять любые вывихи, сломанные кости видел без всякого рентгена и накладывал гипс так, что все срасталось быстро и правильно. Его калитка не закрывалась ни днем, ни ночью. За женские болезни, от «нервических» до бесплодия, отвечала Варжетхан. Она же, можно сказать, вела все беременности и принимала роды. Моя бабушка наладила связь между городом и селом – Варжетхан брала кровь, которую отправляли в город на анализ. Из города же дядя Алан получал все необходимое для гипсования. Впрочем, Варжетхан отвечала еще и за головные боли, скачки давления, колики у младенцев и отравления всех видов. То есть за все. Вместе с дядей Аланом работала «скорой помощью» – когда что-то случалось, вызывали их обоих. Им верили безоговорочно. А как иначе? Варжетхан половину жителей села, можно сказать, родила. Кесарево – нет, не делала. Но могла руками перевернуть ребенка с тазовым предлежанием. Она была настоящим гением, акушеркой с умелыми, умными руками. Если знахарка принимала роды, можно было не сомневаться – родовой травмы не случится. И мать, напоенная отварами, не станет страдать от боли. Но если случай оказывался слишком тяжелый, Варжетхан первой кричала – надо в город, срочно, только кесарево. Кесарево тогда считалось тоже чем-то вроде позора. Как женщина не может родить сама? Зачем резать? Никогда в роду никого не резали! За роженицу принимали решение родственники со стороны мужа. И тогда Варжетхан брала бобы, кофе, карты… И обещала наслать такое проклятие на семью, что еще три поколения будут расплачиваться. Нет, не три – пять! Родственники сдавались, и тут в дело вступала бабушка, вызывая редакционную машину, поскольку кареты «скорой помощи» в селе не имелось. Роженицу отвозили в город, успешно кесарили, вынимая мальчика, которого предсказала Варжетхан, и вся семья дружно плакала от счастья.

Точно так же дядя Алан отправлял пострадавших в город, если видел, что гипс не поможет и требуется операция. Даже если его умоляли «быстро вправить», наотрез отказывался. Варжетхан и Алану не требовалось собирать анамнез. Всех жителей села они знали иногда лучше, чем самих себя. Про болезни, которыми те переболели в детстве, про наследственность. Уникальные специалисты, не имевшие даже права на медицинскую практику. Но они не были равнодушны. Для них каждый пациент был родным, близким. Бились за каждого. Да, смерти случались, но никто не смел их упрекнуть. Скольких людей они вернули с того света?

Сейчас многие врачи-акушеры вешают на стену фотографии детей, которые появились на свет с их помощью. Тогда фотографии делали только по исключительному поводу – свадьба, годовщина, день рождения. Варжетхан собирала гербарий – по месяцам и дням рождения детей. Она помнила каждого. В тот день зацвела липа… А тогда расцвела сирень… В ее доме на подоконнике цвела пуансетия, или рождественская звезда, и азалия, распускавшаяся в феврале. Для декабрьских первенцев Варжетхан заводила каланхоэ и гортензии. Для каждого младенца был свой цветок. Ей не требовались медицинские карты. Достаточно было открыть свой гербарий и вспомнить, когда ребенок родился на свет. Она будто погружалась в транс – могла безошибочно перечесть, сколько раз ее вызывали на поднявшуюся температуру, прорезавшиеся зубки, понос и ночные крики.

Для моей истории болезни Варжетхан сохранила два цветка – маргаритку и календулу. Оба цвели в октябре. Мама дома называла меня Марго, что мне ужасно не нравилось. А бабушка очень любила цветы лечебной календулы.

Точно так же дядя Алан помнил, кто и в каком возрасте сломал или вывихнул руку или ногу. Он помнил по ощущениям. Если один раз трогал руку ребенка, узнает ее спустя многие годы. Если один раз срастил перелом, запомнит его на всю жизнь. Уже сам ребенок, ставший юношей, не вспомнит, когда сломал нос, а дядя Алан напомнит – в шесть лет. Врезался на велосипеде в почтовый ящик. Или в двенадцать, угнав отцовский мотоцикл и не вписавшись в ворота. В четырнадцать, врезавшись на том же мотоцикле в дерево. В шестнадцать…