Кольцо графини Шереметевой

Старший Обольянов зачастил в Кусково. Она была с ним любезна, внимательна, но, утомлённая речами и комплиментами, стала избегать гостя. Отчего — и сама не могла бы объяснить. Ей не нравилось всё, что уводило её от тайных мыслей о муже, от тайных встреч с ним. Да, да, она ждала встречи, и он являлся!..

Слегка приобняв Варю, она твёрдо проговорила:

   — Пожалуйста, не сватай меня боле.

Варвара обиделась, однако скоро забыла про то, тем более что ей только что стало известно, что после короткой болезни скончалась Долгорукая Катерина. Наталья так и онемела. Как? Всего месяц как встретилась ей Катерина с мужем своим — счастлива была безмерно, что вышла наконец замуж, открылось всё, о чём мечталось. Боже мой! Давно ли беседовали они с Елизаветой Петровной — как хороша, горделива была княжна! — и вот... Ах, зачем она так худо думала про неё, зачем не простила всей берёзовской истории, кляла за мужа?! Неужто огненные глаза её, белая кожа, стан стройный — добыча лишь земли? Нрав горделивый, страсти?..

Наталья Борисовна рассталась с Варей и поспешила в молельню. Она чувствовала себя в чём-то виноватой, и спастись можно было только молитвой.

   — Отец небесный, — шептала она, стоя на коленях и сложив на груди руки, — научи меня быть истинной дочерью Твоей! Очисти разум мой! Ты добр и милосерд, ты посылаешь дождь на поля и праведных и грешных. Ты согреваешь лучами своими всякого человека! Отчего же я, раба Твоя, не могу ко всем быть доброй и милосердной?.. Господи, прости прегрешение моё!.. Помяни почившую Екатерину, отпусти и ей грехи её!..

Поздно вечером, уложив спать сына, долго ещё бродила княгиня по комнатам, а потом вышла в сад.

Небо ещё светилось, а земля, кусты потемнели. Жасмин, раскинувшийся возле дома, дурманил голову, цветы его — будто малые свечки в пост, выделялись во мраке. Она уткнулась в цветущие ветви...

Вдруг в ушах раздалась какая-то тихая музыка. В доме спали, никто не мог играть. Прислушалась. Мелодичные струнные переборы всколыхнули её и унесли куда-то... Гусли? Неужто гусли? Откуда им быть тут, их нет!.. Нет, не гитара, не клавесин...

Она стояла недвижимо, напрягаясь и отдаваясь чудным звукам. Давид-псаломопевец... Князь Иван... Вдали показалась ей какая-то фигура, она бросилась туда, но — никого, лишь лёгкая тень и холодное дуновение.

Но вот тень обернулась и как бы поманила рукой, и опять тихий голос, его голос! Это был он, но куда он звал её? Отчего пел? И эта поднебесная музыка, которую можно услышать лишь в ином мире...

Иной мир! — вот куда он зовёт, вот где её место!..

«СОБЕРИ УМ СВОЙ, СМЕЖИ ОЧИ...»

I

лонился к закату летний день. Высокие берёзы зелёными облаками окутывали Покровское — загородный дом Елизаветы Петровны. Приёмы, званые обеды Елизавета любит так же, как любила сама нежданно-негаданно заглянуть в гости к кому-нибудь из своих царедворцев. Раз в Петербурге заехала к графу Шереметеву, и с того дня он стал всегда держать готовым стол на 15—20 кувертов.

Шумит-звенит Покровское, подъезжают экипажи, выходят гости, снуют слуги, кучера. Множество комнат с канделябрами, всё начищено, полы натёрты воском, ломберные столики наблещены, обеденные — в белых скатертях; все волнуются...

Сверкают мундиры с золотыми позументами, мерцают бриллианты, белеют плечи дам в пене заморских кружев; в волосах дорогие заколки, драгоценные шпильки в виде рога изобилия, цветы. Граф Шереметев в красном шёлковом камзоле с розовым шарфом, в штанах табачного цвета, тёмно-зелёных туфлях с золотыми пряжками. Не очень ловко чувствует себя в столь ярком наряде, но — угодил жене, она пожелала, чтобы все они трое были одеты в тон: Варвара и Наталья в розово-дымчатых с бледной зеленью туалетах.

Но всех затмевает императрица: на ней платье из голубого муарового шёлка, французские кружева обнимают руки и плечи, а волосы, белые, пышные, — не надо парика — спускаются длинными локонами. Лучезарно улыбаясь, встречает Шереметевых:

   — Каково здравие твоё, Пётр Борисович?.. Наталья Борисовна, любезная страдалица моя, каково поживаешь, каково сыны твои?

Много можно бы рассказать про сыновей, но на светские вопросы всерьёз не отвечают.

   — Благодарствую, Ваше Величество. — Она низко кланяется на модный французский манер.

   — Будет, будет тебе церемонии разводить, — останавливает царица. — Я, чаю, ты уже позабыла этикеты дворцовые, а новые — где тебе знать? Не видала, не видала я тебя в Петербурге на балах, ну как теперь авось в Москве развеселишься...

Она стояла так близко, насколько позволял широкий кринолин. Перед Натальей были тёмные, с чуть припухшими веками глаза, лицо без единой морщинки, кожа поразительной белизны, сочный румянец и — ласкательная улыбка.