Кольцо графини Шереметевой

Дни стоят ясные, морозные, солнце играет, как на масленицу! Земля укутана сверкающими снегами, пышными, как взбитые сливки. Шереметевский дом на Воздвиженке залит огнями — тысячи свечей освещают его. Мало того — сам переулок освещён смоляными бочками, факелами. Ещё бы! — нынче здесь знатная помолвка графини Шереметевой и князя Долгорукого. Подъезжают десятки, сотни карет, в переулке близ Кремля тесно...

А в дальней комнате девушки наряжают невесту. По старинному обычаю, полагалось ей рвать волосы, плакать, но Наталья весела, и не потому, что Пётр I наложил запрет на сей обычай, а потому что в радость ей эта помолвка.

И вот уже встречают в зале гостей. Невеста в белом платье с голубыми отсветами, с жемчугом на шее, в маленьком парике с висячими жемчужинами надо лбом. Жених — в мундире серебряного шитья, в парике, выписанном из Парижа; он бледен, она — как маков цвет...

В кресле с резными орлами на спинке восседает Марья Ивановна, рядом с ней сундучок, в который она складывает подарки. Чего там только нет! Кольца и жемчуга, серьги и бисерные вещицы, футляры для духов, часы, табакерки и даже готовальня — европейское новшество!

Дядя Владимир Петрович по нездоровью своему не присутствует, и за старшего от Шереметевых — Пётр Борисович. Никто не сравнится с ним в любезности и обходительности. «Истинный граф, истинный сын своего отца!» — говорят о нём. Рядом второй брат — Сергей, который старается брать пример со старшего, но это ему плохо удаётся, ибо не может он скрыть грусть от расставания с любимой сестрицей.

В залу вошёл император — ладный, стройный, в мундире золотого шитья, рядом с невестой княжной Долгорукой. Она одаривает всех небрежными кивками, холодными улыбками извилистых губ, не может скрыть удовольствия от подобострастных поклонов и общего внимания. Государь же словно на что-то досадует...

Цесаревна Елизавета в сверкающем вечерним небом платье — воплощение доброжелательства, весёлости, русской красоты. Анна Леопольдовна, напротив, держится чрезмерно просто, одета небрежно...

Долгорукие, как всегда, вместе, стоят трудно. Алексей Григорьевич горделиво оглядывается, более внимания обращая на царскую невесту, свою дочь, чем на новобрачных. Впрочем, он доволен и Иваном — Шереметева умна, хороша собой, с характером, а Ивану, как коню, нужны железные шенкеля и плёточка.

Марья Ивановна еле держится на ногах, однако переходит из комнаты в комнату, не спуская умилённых глаз с жениха и невесты, всё примечает, во всём находит особые знаки, худые или добрые приметы. Архиерей широко перекрестил молодых — это славно. Жених подарил кольцо с жемчугами и гранатами — напрасно, жемчуг к слезам; ещё хуже — что уронил кольцо. И какое кольцо! Подарил его Пётр Великий на свадьбу дочери её, а когда умирал фельдмаршал, вручил Наталье — мол, пусть жениху подарит, когда вырастет, камень тот заморский, смарагд называется, и счастье приносит...

Вдобавок, когда выходили на улицу, кошка дорогу перебежала, — ох не к добру это!..

До глубокой ночи продолжается торжественная церемония на Воздвиженке. В полночь отъезжающие кареты, экипажи, сани, коляски запрудили переулок — ни пройти, ни проехать. В чёрном воздухе вспыхивают фейерверки, горят смоляные бочки, рассыпаются красные брызги — светло как днём!

А с неба льётся слабый свет звёзд, сияние Млечного Пути, столь же таинственное и неведомое, как будущее жениха и невесты...

IV

Император отпустил от себя Долгорукого на три дня, и все три дня князь почти не покидал шереметевский дом. Со дня помолвки его как подменили — стал сдержан, молчалив, бокалы с вином лишь пригубливал, беседы вёл умные, толковые, даже пробовал играть на скрипке. С невестой держался на расстоянии. В мыслях-то, в сердце своём в объятиях её стискивал, ласкал, а в жизни только пальчиков холодных иногда касался. Боялся коснуться, к примеру, коленом её ноги — как костёр она его обжигала. Уходя же, шептал: «Лазоревый цветик мой, дождусь ли? Скорее бы свадьба!»

Свадьбу решили играть 18 января. И не только потому, что за день до того Наталье исполнялось шестнадцать лет, но оттого, что на тот же день назначена государева свадьба, а двойные свадьбы, известно, к счастью.

Три отпущенных для помолвки дня пролетели быстро, и Долгорукий вновь вернулся в лефортовский дворец. А Наталье пришло время навещать своих сродников. В первую очередь Владимира Петровича, который по нездоровью своему отсутствовал в день помолвки. Отправилась она туда с младшим братом Сергеем.

Дядя был уже на своих ногах — сердечная боль отпустила, — и он бурно выражал радость. На столе лежала простая еда: холодная говядина, капуста, квас, любимое дядино желе из клюквы. Владимир Петрович потребовал подробного отчёта о том, как прошёл сговор, и Наташа охотно о нём поведала: