Кольцо графини Шереметевой

Речной путь был не так опасен, как дорога в Мещёрском крае, однако чересчур медлителен. Полтора месяца — как полгода. Часы тащились за часами, дни за днями, недели за неделями, а впереди — полная неизвестность. Одна утеха — красоты природы. Плыли струги — плыли зелёные берега, а на небесах поднимались розовые, синие, сиреневые рассветы, полыхали величественные закаты. Но всё это окрашено было в печальные тона, закатные облака казались похожими на багровые кровоподтёки, громоздящиеся фиолетовые тучи — тяжелы, как приговоры...

В Соликамске арестантов пересадили на телеги, и они двинулись по тряским горным дорогам, по глухим и мрачным местам. Снова — ночёвки в палатках, на голой земле или в избах, на поставах. Угнетали дурные запахи, жара, пугали клопы, тараканы, мыши. Молодая княгиня содрогалась, слыша подозрительное шуршание, видя ненавистных тварей. Избы были низкие, тёмные, а ей, при высоком её росте, приходилось сутулиться. Она так и пишет: «Была у меня повадка или привычка прямо ходить, — меня за то смолоду били: ходи прямо; притом же и росту я немалого была... только в хижину вошла, где нам ночевать, только через порог ступила, назад упала, ударилась об матицу, она была очень низка... думала, что с меня голова спала...»

Глушь проезжих мест была поразительна. Только садилось солнце, наступала кромешная тьма, и вползал в душу страх. Ямщицкие избы освещались лучиной, прокопчённые потолки давили своей тяжестью, а тени нависали чудищами.

Увидя обоз, деревенские жители выстраивались рядами и надолго замирали, дивясь одеждам, повадке, разговорам путников. Дети мигом разбегались и выглядывали из-за углов; если же кто приближался к ним — пускались наутёк.

Многие тут ещё пребывали в убеждении, что землёй правит Пётр I, но не настоящий, а подменённый; настоящий же убит при царевне Софье, а вместо него на трон пробрался чужеземец, который есть истинный антихрист. Другие верили в немыслимые чудеса, например в то, что время от времени с неба спускается большая чёрная собака, которая напускает на мир мор, глад и болезни.

Женщины из долгоруковского обоза боялись ступить шаг в сторону от дороги — всюду мерещились разбойники. Молодым же князьям ненавистно было однообразие долгой дороги, окружавшая их стража, и оттого они готовы были к любой встрече. Однажды в Мещере было так: местные жители попросили защитить их от грабителей, и братья с радостью принялись отливать пули, заряжать ружья, делать засады. «Не бойся, радость моя, — утешал князь жену. — Ружьё при мне, а трусом я никогда не был...»

Наконец добрались до Верхотурья, а это — отвесные скалы, крутые тропы, обрывы. Лошади могли идти только по одной, люди — гуськом. «Триста вёрст должно было переехать горами, — пишет в своих «Записках» Н. Б. Долгорукая, — вёрст по пяти на гору и с горы также; они же все усыпаны камнями дикими, а дорожка такая узкая...

по обе стороны рвы. Ежели в две лошади впрячь, то одна другую в ров спихнёт; оные же рвы лесом обросли. Не можно описать, какой они вышины; как взъедешь на самый верх горы, посмотришь по сторонам, — неизмеримая глубина, только видны одни вершины леса, всё сосна да дуб, отроду такого высокого да толстого лесу не видала. Эта каменная дорога, думала, что сердце у меня оторвёт. Сто раз я просилась: дайте отдохнуть! Никто не имеет жалости, спешат... наши командиры, чтоб домой возвратиться... Коляски были маленькие, кожи все промокли, закрыться нечем... да и обсушиться негде».

И в эти-то самые дни, когда одолевали путники Уральский хребет, заметила Наталья Борисовна, что стало твориться с ней что-то неладное: голова кружится, тошнит, есть не хочется. Кому пожаловаться? Кто объяснит, поможет? Рассказала мадам Штрауден. Та сразу догадалась: беременна! Ох, только этого не хватало по такой-то дороге! Да как же перенесёт всё это ребёночек в животе её? По этаким-то камням, по тряской дороге? Будет ли жив? Сперва ничего не говорила мужу, удручённая новостью, однако не выдержала, призналась.

   — Люба моя! — вскричал он. — Да разве ж то беда? Лишь бы мы с тобой на языке одном всё друг дружке сказывали!.. Сердечушко моё, будет у нас сынок — страданиям нашим отрада, грехам оправдание.

С того дня князь стал внимательнее к жене. Ежели кто из сродников обижал её, защищал открыто. Ежели ей хотелось поплакать — шутил:

   — Полей слёзки-то на стылую землю! Обогрей её, слёзы твои горячие, как любовь наша...

ОТ ТОБОЛЬСКА ДО БЕРЁЗОВА