Кольцо графини Шереметевой

Владимир Петрович помолчал, однако долго унывать он не умел и не без озорства добавил:

   — Да и пусть! Лишь бы сердце своё не отягчить виною перед отечеством да перед Богом! А цари да слуги на том свете поклонятся нам... Мы, Шереметевы, просты, упорны, позитур разных не ведаем, однако нрав имеем мирный, несклончивый. Ежели кто к царю с глупостями лезет, урезоним. Ежели государь велит на войну идти — готовы... А дела у нас, как молодая брага, играют.

В камине догорало. Вылетали искры, и слышались шорохи падающих обгорелых поленьев. Дядя ворошил их, племянники притихли. Сергей думал о воинах, Наташа — о спутницах их.

   — А скажите, дядя, — глядя на огонь, спросила она, — отчего батюшка наш столь рано женился? В шестнадцать лет... Должно, изрядно полюбил?

   — Евдокию-то? Первую жену свою? О-о! Оба они сызмальства полюбились друг другу. Она большой чувствительности женщина была, и смех и слёзы — всё рядышком у неё... Здоровьишком слабовата, однако куда ни пошлют Бориса Петровича — всюду с ним... У него, сами знаете, какая жизнь — двадцать лет походы да бивуаки. Переживала, конечно, и за Михаила, за сына, — больно горяч был... Оттого и рано померла... Чуть не десять лет Борис Петрович вдовцом оставался, уже в монастырь собрался, а тут... Да вам-то ведомо ли, ежели б не царь Пётр, вас и на свете не было бы? Спасибо великое надобно вам Петру-царю сказать.

   — Отчего?

Владимир Петрович захохотал.

   — Олухи царя небесного! Да женил царь фельдмаршала на тётке своей, на Анне Петровне! Не женись он — вас бы на свете не было... Ну-ка, Сергей!

Владимир Петрович протянул руку племяннику, тот помог ему встать. Поднялся с шумом, так что заскрипели диванные пружины, и подвёл гостей к наугольному столу, на котором лежало что-то завёрнутое в холстину, развернул.

   — Хочу передать вам... отцу вашему принадлежавшее... — Приподнял подсвечник, и предстала картина в чёрной раме с тёмным, еле различимым изображением: — Читайте, что тут надписано: «Кортын... Страстотерпец Георгий...» А вот ещё одна. — Он скинул покров со второй картины: «Кортын... Филист, персона крыласта...» Картины сии старого малевания... Пусть хранятся у вас! — И вручил каждому по «кортыне»...

* * *

…А теперь переведём стрелку часов на два столетия вперёд — перенесёмся прямо в 1991 год, в Кусковскую усадьбу. Да, да...

Выставка первых владельцев имения. Вот он — Владимир Петрович Шереметев, владелец усадьбы в молодости! Крупное, широкое лицо, короткая стрижка, открытое, наивно-простодушное выражение. Из XVIII века глядит на нас как живой. Боярин, дворянин! А похож на плотника, ушкуйника, ремесленника. И сколько жизни в блеске тёмно-карих глаз!..

Случилось так, что сразу после той выставки встретилась я с Ольгой Борисовной Шереметевой, которая является прямым потомком этого самого Владимира Петровича. Встреча та меня поразила: совершив загадочное круговращение, семейные гены в точности повторились в этой женщине. Тот же высокий рост, большая голова, дышащее здоровьем лицо, открытость, бесстрашие и горячий блеск глаз. Как и предок её, Ольга Борисовна деятельна — работает в свои почти 80 лет!..

Вот она порода, итог векового отбора!.. Когда-то наиболее активные, деятельные люди получали титул дворянина, боярина, детям, потомкам своим передавали родовые устои — и вот результат.

Даже в самые мрачные, сатанинские годы, когда слово «дворянин» и произнести-то нельзя было, сохраняли они достоинство, честность, терпение, порядочность. Со многими из них приходилось мне встречаться — Головнины, Голицыны, Оболенские, Шереметевы, Гудович... У каждого свой характер, они не ангелы, но в чём-то главном, основном неизменные: ничего из завещанного предками не растеряли. Кто знает, что тут на первом месте: воспитание, родовая память, гены? Вероятно, всё.

Живая память... У Ольги Борисовны квартира — слепок с прошлых веков. На той кровати спала бабушка, за тем столом писал её отец... Родные лица в течение всей жизни глядели на неё из старинных рам, что-то говорили, о чём-то спрашивали... Чуть не двести лет жило их семейство в доме на углу Воздвиженки. Даже когда дом этот стал местом жительства людей новой формации, созданной из утопической мечты, даже тогда их не выселили отсюда. Конечно, отец был арестован в 1918 году, — в числе двадцати человек его поместили в десятиметровую камеру, и он скончался от сердечного приступа. А в 30-е годы была арестована сестра Ольги — Елизавета Борисовна, она десять лет провела в лагерях. Мать их Ольга Геннадиевна дожила в доме на Воздвиженке до 1942 года и — вот удивительная судьба! — погибла на пороге родного дома от разорвавшейся фашистской бомбы.

Все они — не призраки, а живые, родные лица для Ольги Борисовны.

ЗАПРЯГАЙ ЖЕ, ВАНЯ, САНИ!

I

слепительно ярким светом залита Москва. В Рождество ударил ядрёный мороз, а на Новый год оттаяло, и ёлки на воротах, возле домов стояли закуржавленные, в инее... Москва празднует, ликует, веселится, готовится к Богоявлению.