Ладонь почти легла на грудь мужчины, серебристые нити невидимыми капельками свисали с кончиков пальцев, готовые сорваться вниз, когда что-то словно толкнуло ее в спину. Рита дернулась и подняла голову. В нескольких метрах от нее стояла Соня и пристально смотрела на нее. Нижняя губа ее тряслась, а с ресниц готовились сорваться другие, вполне видимые капли. Не только Марк мог понять, что задумала Рита, но и ее маленькая дочь.
Рита отдернула руку, так и не дав серебристым каплям упасть вниз. Что она творит?
Она огляделась, нашла взглядом Елизавету Дмитриевну.
– У вас есть нитроглицерин? – строгим врачебным тоном спросила она. – Несите, похоже, у него инфаркт. И вызовите «скорую».
Свекровь быстро кивнула, передала блондинку другой женщине и скрылась в доме. Рита снова посмотрела в сторону, где стояла дочь, но той уже не было. Была ли она там минуту назад или же на самом деле все это время играла с Сабиной в саду, Рита не знала.
Марк не видел, что произошло во дворе, потому что в этот момент прятался в доме. Он не любил все эти родительские вечеринки, ни официальные, ни неофициальные, но не прийти не мог. Он ни за что не признался бы в этом кому-то, но не так давно с удивлением осознал, что в какой-то момент ему стало важно одобрение родителей.
Когда-то он говорил Рите, что быть говном в этой жизни намного проще: ты не можешь никого разочаровать, не оправдать чьих-то надежд, потому что никто на тебя этих надежд уже давно не возлагает. А вот теперь оказалось, что быть говном ему надоело. Странно, он всегда считал, что с возрастом людям становится плевать на чужое мнение, но у него все почему-то было наоборот. Возможно, как раз потому, что плевать на чужое мнение ему было в молодости, а теперь, когда уже исполнилось тридцать шесть, внезапно захотелось, чтобы родители гордились им так же, как гордятся адвокатом Францем и балериной Анной. Они теперь посещали его выставки, как могли интересовались искусством, а он в свою очередь приходил на семейные вечера и прилежно вел себя за совместными ужинами. Оказалось, что от мирного сосуществования с семьей тоже можно получать удовольствие.
И тем не менее, тусовка, сплошь состоящая из успешных в материальном плане людей, казалась ему скучной и неинтересной, поэтому, посветив лицом во дворе, чтобы все увидели, что младший сын Веберов почтил отца своим присутствием, Марк поспешил спрятаться в доме. Когда мать влетела в прихожую и, не разуваясь и не останавливаясь, побежала на кухню, Марк как раз разглядывал книжный шкаф в гостиной, размышляя, чем бы скрасить себе вечер.
– Мам? – спросил он, заглянул на кухню. – Что случилось?
Елизавета Дмитриевна выгрузила на большой обеденный стол аптечку, которую всегда хранила в одном из кухонных шкафов, и что-то искала среди ее содержимого.
– Петру Михайловичу плохо, – сообщила она, не отрываясь от дела. – Кажется, Рита подозревает инфаркт, отправила меня за нитроглицерином. – Мама наконец нашла, что искала, схватила нужную коробочку и, не тратя времени на сбор аптечки обратно, поторопилась к выходу, приговаривая: – А ведь это уже третий, с прошлого всего полгода прошло. Хоть бы выжил! А то будут нам воспоминания об отцовском юбилее…
Марк усмехнулся. И эти люди упрекали его в черствости. Маму не волнует, что жизнь Петра Михайловича висит на волоске, она переживает за вечеринку.
Он собирался уже выйти следом, но замер, осененный внезапной догадкой. Жизнь Петра Михайловича висит на волоске! И если он должен умереть, значит, Лиза где-то здесь. Смерть всегда рядом, когда кто-то собирается отправиться к праотцам. И если она где-то рядом, Марк может найти ее. Хватит ей бегать от него, сколько можно? Похоже, даже слова ее любимого призрака не убедили ее выйти на контакт. Если, конечно, тот ей все передал.
Прежде, чем Марк успел подумать, что никогда в жизни не найдет Лизу, если она сама ему не покажется, он успел обойти весь первый этаж. И только когда левую ногу все чаще начало простреливать болью, остановился. Он медиум, видит призраков, но увидеть Смерть не может, только если она сама этого не захочет. Зато он знает ту, которая прекрасно видит Смерть, и сможет привести его к ней. Может быть, у Лизы не хватит совести не показаться ему, когда они окажутся рядом.
Марк, уже заметно хромая, вышел на порог, ища глазами Гретхен. Мама не зря переживала, что праздник будет испорчен. Даже если Петр Михайлович выживет, вряд ли к гостям вернется былое веселье, когда его заберет «скорая помощь». Гретхен и Сабина стояли чуть в стороне от основной толпы, но тоже не играли, напуганные происходящим. Гретхен никогда не боялась смерти, да и глупо это для такой, как она, а вот Сабина едва сдерживала слезы, но, очевидно, не хотела упасть в грязь лицом перед невозмутимой сестрой.
– Гретхен! – тихонько позвал Марк.
Дочь обернулась, и он поманил ее к себе. Гретхен тронула Сабину за руку, кивнула в сторону Марка, наверное, обещая, что скоро вернется, и подошла к нему.
– Гретхен, Лиза здесь? – спросил он.