Кольцо

Бен словно нарочно тянул время — двигался еле-еле, то и дело отвлекался на болтовню, а потом вдруг заявил:

— Может, стоит тебе сегодня дополнительный массажик сделать?

Ответную тираду Ника едва ли можно было повторить в приличном обществе.

— Ну, слава богу! — ухмыльнулся Бен. — А то ты вто­рой день такой тихонький да благостный — прямо не узнать!

— Уж такой я обычно монстр! — буркнул Ник. Ругаться ему не хотелось, но оставлять подобные реплики без вни­мания тоже нельзя было.

Бен не ответил, продолжая ухмыляться, и, лишь уло­жив Ника в постель, поинтересовался:

— Мне через пару часов прийти — или ты сам позво­нишь?

— Позвоню.

Нэнси прибежала, едва он позвал, — в халате, с распу­шившимися, тщательно высушенными феном волосами — так и хотелось запустить в них руку. Уже не стесняясь, за­бралась с ногами на кровать и уселась, весело глядя на него сверху.

И ему тоже стало весело и как-то очень легко на душе — не осталось ни малейшего ощущения неловкости. Даже коляска, стоявшая в углу, уже не казалась уродливым мон­стром — ну стоит и стоит себе — и не было неприятно, что Нэнси может увидеть ее...

— Ну что? — спросила она, наклонив набок голову.

— А вот что! — Одним рывком он повалил ее на кро­вать, развернув спиной к себе, и прижался, нашаривая впереди пуговицы. Она забилась, пытаясь повернуться к нему, и Ник притиснул ее сильнее, зарывшись лицом в волосы на затылке.

— Лежи так... я сам хочу...

Приподнял ее, стаскивая с плеч халат и нетерпеливо целуя освободившиеся места, — и только потом развер­нул к себе. Его рукам, способным без труда поднять две­сти фунтов, она показалась маленькой и легкой, как кукла.

— Ну что? — спросил теперь уже он, глядя в оказавши­еся совсем близко веселые светло-карие глаза, почувство­вал легкий запах мяты — и рассмеялся, внезапно вспом­нив дурацкую мятную конфетку, которую съел в то утро, когда впервые ждал Нэнси в своем доме.

— Ты очень красивый, — неожиданно сказала она. — А когда улыбаешься — особенно. — Осторожно провела пальцами по его брови, скользнула по щеке.

— Я знаю... — Получилось нахально и самонадеянно, хотя Ник и правда это знал. Когда-то у него не было отбоя от девушек и привлекательная внешность помогла ему раз­двинуть немало ножек. — Мама часто смеялась и говорила, что по каталогу самого красивого выбирала, — объяснил он усмехнувшись.

Он понимал, что, наверное, нужно сказать ей тоже что-то в этом роде, какой-то комплимент, — но слова про­звучали бы неискренне. Нэнси не была красивой, не была некрасивой — и эти, и любые другие определения каза­лись тут неуместными. Она была — его, вот и все.

Поэтому вместо слов Ник нагнулся к ней и принялся целовать ее, не приникая к ее губам всерьез, а лишь очер­чивая их контур нежными прикосновениями.

Только очертить этот контур было трудно, потому что губы эти то приоткрывались, заманивая и соблазняя, то пытались ответить на его поцелуи. Руки Нэнси легли ему на плечи, скользнули по спине и ушли ниже... словно на другую сторону луны, туда, где он больше не мог их чув­ствовать.

«Другая сторона луны...» Короткий укол боли — и Ник заставил себя отбросить эту ненужную мучительную мысль. И прижался наконец к ее рту, подчинившись от­чаянному, неистовому — непонятному и бесплодному желанию вобрать Нэнси в себя — всю, целиком.

Едва ощутимая дрожь прошла по ее телу — но он услы­шал. Услышал — и отозвался легким касанием пальцев, словно невзначай пробежавших по ее груди и животу, скользнул языком ей в ухо, обласкав нежную раковину.

Нэнси напряглась, дыхание ее стало чаще.

Руки Ника перестали быть нежными и осторожны­ми — они мяли, ласкали, сжимали и теребили шелкови­стую кожу, безошибочно находя те, запомнившиеся с ночи, места, прикосновения к которым заставляли ее вздраги­вать и судорожно втягивать в себя воздух.

Не хватало дыхания, и казалось, что он сейчас вместе с Нэнси переживает те остро-сладостные ощущения, ко­торые охватили ее тело, — и теплую волну, прокатившую­ся по бедрам, и жар, и неподвластные ее воле короткие толчки внутри, словно там, пытаясь вырваться наружу, билось что-то живое.

— Давай! — Губы его впились в заветное местечко за ухом. — Давай! — Он рывком повернул к себе ее лицо, что­бы видеть.

Судорога, пробежавшая по телу Нэнси, была только началом. В следующую секунду оно взметнулось вверх, на­пряженное, выгнутое. Лицо с зажмуренными глазами и распахнутым в беззвучном крике ртом запрокинулось.

Бедра ее конвульсивно дернулись, сжались, из горла вырвался хриплый стон — и она рухнула рядом, все еще вздрагивая и тяжело дыша.

Но этого было мало... мало...

Ник не мог сдвинуться вниз — поэтому, подхватив под мышки, толкнул вверх саму Нэнси. Вжался лицом ей в грудь, жадно втянув в себя сосок, прикусил — и она сно­ва застонала. Руки ее, вынырнув из Зазеркалья, вновь оказались у него на плечах и нетерпеливо забегали по ним.

На миг он оторвался от нее, чтобы приказать... потре­бовать... взмолиться:

— Еще... Еще!