Кольцевой разлом

   Корсаков неотрывно наблюдал за "фюрером", положив палец на курок винтовки. У того на лице вначале изобразилось тупое недоумение и сохранялось довольно долго - даже когда окружающие подручные тревожно и выжидательно уставились на своего главаря. Однако затем лицо "фюрера" исказила гримаса ярости. Он что-то выкрикнул - по его губам Корсаков прочел слово "измена" - и схватился за кобуру. Его клевреты тоже судорожным движением вскинули автоматы. Капитан Ищенко, глядя в бинокль, издал какой-то неопределенный звук, и в этот момент Корсаков нажал на спуск - раз, другой, третий. Над оцепеневшим рассветным городом отчетливо раскатились три выстрела. Ищенко увидел в бинокль, как голова "фюрера" резко мотнулась в сторону, рука со скрюченными пальцами прочертила дугу в воздухе, а по белой стенке автобуса хлестнула струя крови. Тело беспорядочно повалилось к автобусному колесу, а все стоявшие рядом застыли на месте, присев и испуганно озираясь. Один из подручных "фюрера" как бы машинально вскинул автомат и выпустил очередь куда-то в пространство. Вновь зазвенело разбитое стекло, и вновь Корсаков открыл огонь - два выстрела, почти слившихся в один, и затем еще два. Стрелявший из автомата пошатнулся, выронил оружие, весь обмяк и сел на асфальт, затем повалившись на бок. Его товарищ вскинул руки таким движением, словно хотел схватиться за шею, но затем, как бы передумав, на долю секунды замер и тяжело рухнул навзничь. Ищенко видел, что все трое убиты наповал.

  - Ловко...- пробормотал он, но с неодобрением в голосе. Не то чтобы он жалел главных фашистов, но убийство, не вызванное самозащитой, было в его глазах нарушением неких главных жизненных правил и вызывало протест. Корсаков понял, что происходило в душе капитана, и похлопал его по плечу со словами:

  - Если бы я не стрелял, то тут сейчас была бы бойня. А сейчас смотри - тишь и гладь.

      Действительно, люди "фюрера", боязливо озираясь по сторонам, складывали оружие на асфальт и с поднятыми руками плелись к кирпичной стене старого склада, стоявшего напротив административного здания. Сопротивляться никто из них уже не пробовал. Вскоре все они скрылись из виду - от наблюдателей их загораживала складская постройка. Корсаков заметил:

  - Я, честно говоря, не ожидал, что он схватится за оружие. Недооценил я его. Ну да ладно - они все трое это заслужили. Как по-твоему, капитан?

  - Это не нам решать,- отозвался Ищенко, наблюдая в бинокль за тем, как вышедшие из здания люди Неустроева собирают оставленное оружие. Сам капитан появился в окне второго этажа и, жестикулируя, начал давать какие-то указания. Видимо, повинуясь им, один из его подчиненных забрался в кабину автобуса и быстро отогнал его в угол двора, затем спрыгнул на асфальт, пересек бегом двор, вскочил в кабину грузовика и поставил рядом с автобусом сначала один, а затем, повторив операцию, и второй грузовик. При этом ему пришлось осторожно объезжать своих товарищей, волочивших тела убитых к подвальной лестнице. Лестницу, как обычно в московских домах, защищала от непогоды пристроечка с жестяной крышей. Мертвецов даже не стали убирать в подвал, а просто подтащили к двери в эту пристройку и свалили на лестницу. На асфальте остался, говоря языком оперативников, хорошо заметный "след волочения" - влажная от росы пыль, размазанная под тяжестью трупов, цепочки капель крови и широкие кровавые мазки. Снова загремел динамик, обращаясь к пленным:

  - Ну вы, уматывайте отсюда, пока не поздно, и больше не попадайтесь!

   Пленные фашисты, видимо, не сразу поняли, что для них все уже кончилось, и потому приказ пришлось повторить:

  - Мотайте отсюда, говорю, а то как вжарю из пулемета! Через арку на Кольцо, живо пошли!

   Цепочка людей в черном потянулась через двор под арку. Динамик напутствовал их громогласным советом:

     - Да побыстрей шевелитесь - сейчас тут такая заваруха начнется!..

   Корсаков вполголоса поправил говорившего:

  - Надеюсь, что не начнется. Да, впрочем, сейчас увидим...