Кольца Джудекки

Кашу Илья доел и устроился на полу у стенки. Брезгливость, заставившая почти сутки, сидеть на корточках, не касаясь ничего руками, давно прошла. Вставал он теперь, опираясь о никогда не мытый, пол. Насчет нужды справить, в полу имелась дырка. Тоже по началу испытывал определенные неудобства. Привык. И даже подумал как-то: помести тонкого, умного, нервного интеллигента рафинэ в иное время-пространство, да окружи его там теплом и заботой, обеспечь тепличные условия — съедет с катушек, зазвенит крышей от раздирающих противоречий, и пойдет ловить чертей простынкой.

Чертей, однако, с перепою ловят. А может, Илья, сломавшись под грузом, навалившихся в последнее время проблем, банально запил — просто, как нормальный русский мужик — и теперь пребывает в городской психушке? Вот было бы здорово, вынырнуть из сумрачного бреда в отделении дорогого Пал Иваныча. Ребята вокруг все знакомые. Строгие анестезистки в глаза заглядывают. Илья зажмурился, напрягся даже, ожидая исполнения такой простой, такой реальной в сущности мечты.

И лязгнуло, и загрохотало, и стал свет.

В зал заседаний входила комиссия-трибунал. Да еще охраны на каждого по одному. Еще — людишки, — темно, лиц не разобрать, — одетые в пестрые маргинальные обноски. Свидетели? Присяжные? Во, прогресс в Аду! Илья мигом оторвался от видения реанимационной койки. Реально, просто и понятно даже трупешнику в углу — суд идет.

Трибунал расселся за столом. Далеко друг от друга, однако, устроились господа заседатели. Илья, наконец, рассмотрел их в подробностях, благо натащили факелов. Бас — он и есть бас — саженный мужик в годах. Из-под чего-то такого, — пиджак-полупальто-зипун-армяк? — свешивалась до колен серая рубаха. Непролазная светлая борода напополам закурчавила лицо. Поблескивали, занавешенные бровями, глаза. Что в них, не разглядеть, а и рассмотришь, на фига тебе это, Илья Николаевич? Потому как ни местных нравов, ни обычаев ты не знаешь. А с другой стороны: человек — везде человек, со всеми своими радостями и горестями, с дерьмом и соплями.

В середке вольготно расположился невысокий плотный мужчинка, — рубаха с запояской, картуз не снял даже когда сел за стол, лысина у него, что ли? — макнул в чернильницу ручку и навис над белым плотным листом. Как есть — купчина собрался сальдо с бульдой скрестить.

Слева пристроился тощий человечишка в куцем пиджачке и круглых проволочных очках. Колхозный счетовод с маузером на боку и мандатом за пазухой? Следователь НКВД районного масштаба?

— Вста-а-ть! — тут как тут выскочил урковатый парень, который третьего дни вел Илью по лестнице. Донкович, привычно, прошкрябал курткой о стену. В левом углу суетливо вскочил харьковчанин. В правом молчали.

— Помогите встать своему товарищу! — уставил на Илью кривоватый палец чекист.

— Его теперь только трубы Страшного Суда поднимут, — хрипло, как со сна отозвался Донкович.

— Помре сам или помогли? — пророкотал буслаевидный детина.

— Сам.

— Это — он! Он! — тыча в Илью, кинулся к решетке сосед. — Я видел. Я сообщил!

— Ваш сигнал принят, — заверил его чекист.

О как быстро договорились!

— Требую внести в протокол, — зашелся тем временем чекист. — Совершено убийство заключенным своего товарища.

— Карается отправкой в отряды, — меланхолично заметил бас. — Но сначала тело осмотрим.

— Мне и так все ясно, — уперся очкастый. — Убил из корыстных побуждений, дабы завладеть имуществом. Записали?

— Ниче я не писал, — отозвался картуз. — Папир кончился. Надо к господину Алмазову за чистым листом посылать. А пока Ивашка бегает, тело осмотрим.

— Нет, это возмутительно…

— Ну-ка, ну-ка? — ехидно переспросил «картуз». — Чем ты недоволен?! Тем, что чистый государственный папир господин Алмазов по счету выдает?

— Не это. .

— Это, это! Так и запишем. У меня для твоих возмущений отдельный листок припасен. При свидетелях сказано.

— Не было этого!

— Было. Было!

— Кончай базар, — конструктивно грянул бас. — Пока Ивашка за гумагой бегает, дело надо править. Вы, двое, покойного разденьте и положите у решетки, сначала кверху пузом, потом кверху гузном.

Стараясь не испачкаться, Илья начал раздевать, закоченевшее тело. Всей одежды, оказалось, квадратная тряпка с дырой для головы и поясок. На веревочке болтался тощий кошель.

— Из каких такой будет? — задумчиво прогудел «Буслай», разглядывая, не до конца разогнутый, труп. — Слышь, лекарь, говоришь, сам преставился? От заразы, или как?

— От болезни, — осторожно пояснил Илья.

— Зараза у него переходчивая?

Отвечай тут! Совратъ? А вдруг придет штатный судмедэксперт и примитивно объяснит трибуналу, что за болезнь у почившего. Тут ведь и так и эдак можно повернуть. Тогда — сидеть не пересидеть. Да еще лжецом ославят. В компании чокнутого хохла оставаться не хотелось. А следователь-то как обрадуется. Не иначе, Илье государственную измену припаяет: от усекновения головы, до отправки в горячий цех — уголь под котлы таскать.