Кольца духов

Из глаз Медузы вырвались два огненных луча Все капли воды, оказавшиеся в них, заклубились облаками пара, но дождевой человек тут же возник снова, став чуть белее, потому что к каплям теперь добавился туман.

- Вылезай-ка оттуда! Она моя! - ворчливо потребовал мастер Бенефорте, пригнулся и сложил ладони ковшиком. Медленно, точно деготь, изо рта медузы наружу поползла чернота, и дождевой человек опрокинул ее в себя. И Фьяметта увидела там корчащегося черного человечка, исходящего в беззвучных воплях Мастер Бенефорте обернулся к аббату:

- Быстрей, Монреале! Отправь нас теперь же вместе, пока я удерживаю его. Долго я так не смогу.

Монреале тяжело оперся на посох. Он выглядел оглушенным.

- Где.., где лежит твое тело, Просперо?

- Швейцарский мальчишка знает.

- Тейр! - Аббат Монреале обернулся к нему. - Иди сейчас же , возьми в подмогу этих двоих (как раз подоспели два монаха, видимо, отставшие от своего настоятеля) и принеси сюда смертные останки мастера Бенефорте. Не мешкай.

Тейр кивнул, ухватил свой молот и припустил через двор, махнув монахам, чтобы они следовали за ним. В замок они вошли через боковую дверь.

Монреале осторожно подошел к голове Вителли, подобрал ее и приложил к перерубленной шее. Потом опустился на колени, совершил обряд, побрызгав на труп из одного флакона, и склонил голову в молитве. Человечек внутри дождевого человека забился в конвульсиях и затих.

Когда Монреале поднялся с колен, мастер Бенефорте заметил:

- Мне понравилась эта твоя коротенькая проповедь о свободе воли. Но ведь мне всегда нравились твои проповеди, Монреале. Случалось, они на полдня возвращали меня на стезю добродетели.

- В таком случае жаль, что ты не слушал их чаще! - По губам аббата пробежала улыбка.

- И ты предупреждал нас, как смерть застигает человека врасплох, не готовым к ней. И я никак не был готов к этой странной полумере. - Он шагнул к Монреале, весь переливаясь, чтобы их не могли услышать охваченные благоговейным ужасом зрители, которые робко подходили все ближе. Он понизил голос до шелеста капель, сбегающих по ставням. - Благослови меня, отче, ибо я согрешил...

Монреале наклонил голову, и голос продолжал шелестеть, пока не появился Тейр с окостенелой, завернутой в реднину фигурой на носилках, которыми служила крышка от большого соснового ящика. Монреале благословил дождевое обличье, а потом повторил обряд над телом, от которого дух отлетел не совсем.

Фьяметта тихонечко приблизилась к дождевому человеку и спросила робко:

- Мы хорошо его отлили, батюшка? Вашего великого Персея?

- Велика дерзость для двух неучей... - начал он и вдруг оборвал свое обличение на полуслове и приподнял перед ней головной убор, точно лишь сейчас увидел ее по-настоящему, и чуть улыбнулся. - Сносно, сносно.

Только сносно?! Ну.., да ведь это батюшка. А он добавил:

- Выходи за швейцарца, если хочешь. Он честный молодой олух и не предаст тебя. Лучшего ты с никакими деньгами не найдешь. Да, кстати о деньгах. Руберте полагается сто дукатов. Так обозначено в моем завещании. Оно у Лоренцетти, нотариуса. Прощай, веди себя хо... - Его радужная оболочка заколыхалась от бешеных прыжков черного человечка внутри. - И, Фьяметта, если уж ты не можешь вести себя хорошо, будь хотя бы осмотрительной! - Он обернулся к Монреале. - Отче, действие твоей проповеди на исходе.

Отошли нас скорее. Пока у меня еще остается воля удерживать его.

- С Богом, мой друг, - прошептал Монреале и осенил его последним крестным знамением.

Рассыпались дождевые капли. И не осталось ничего. Тейр умоляюще простер руки к Монреале:

- Отче! Вы не благословите Ури? Моего брата? Монреале заморгал, словно приходя в себя.

- Ну конечно, юноша. - Он с трудом обернулся, еле сохраняя равновесие.

Тейр подхватил его под руку, и они вместе приблизились к статуе. Застыла она точно в той позе, которую получила при отливке, но в глазах еще сохранялась, тускнея, живая искорка. Каким ощущал он это металлическое тело? Тот же жар, который оживил его, не позволил обнять брата или поцеловать на прощание Фьяметту.

А она на коленях молилась ниспослать ей силы и в последний раз пробормотала «пиро!». Но только бронзовые губы стали вишнево-красными.

- Благослови меня, отче, ибо я согрешил, - прозвучал неживой голос будто дальние переливы флейты. - Хотя далеко не так, как мне хотелось бы.

Уголки рта Монреале дрогнули, но он прошептал:

- Не шути. Не трать понапрасну малое время, которое тебе осталось.

- Все мое малое время было истрачено понапрасну, отче, - вздохнул замирающий голос. Монреале согласно склонил голову:

- Это достаточно полная исповедь. Не отчаивайся, ибо это грех. Надейся, юноша.

- А мог ли я надеяться на покой? Я так устал...

- Ты будешь покоиться с совершеннейшим миром. - К тому мгновению, когда руки Монреале опустились, перед ними стояла всего лишь бронзовая статуя.