– Его надо кормить, – угрюмо ответил Никколо. – И само кормление приближает его к нам. Все предусмотрено. Не спорю, я предпочел бы, чтобы мы отыскали его чертовы записи о кольцах с духами. Мы бы легче всего овладели им с помощью его собственной магии. Но навряд ли он знает много больше моего. И скоро он будет наш.
– Чем скорее, тем лучше. Хватит с меня этой полуночной возни! – И Ферранте выразительно сплюнул.
– Великие свершения требуют некоторых жертв, ваша милость. Повесьте эти три мешка на те крючья. Будьте особенно осторожны с кожаным.
– Поостерегусь.
Шелест, шорохи, пока эти двое располагали те таинственные предметы, которые принесли с собой. Глаза аббата Монреале сощурились, а губы полуоткрылись от напряжения: он, как и Фьяметта, пытался отгадать, какие действия кроются за этими звуками.
– Да говорите же, чтоб вам провалиться! – пробормотал он.
– Теперь бы послать голубку! – вздохнул Амброз.
– Они – дневные птицы. А отправлять нетопыря нет времени, да он бы услышал и увидел немногим больше этого. Шшш! – Монреале сделал ему знак молчать, потому что тамбуринчик снова зазвучал.
– Что же, – раздался голос Ферранте. – Так вызовем Бенефорте сейчас же и вынудим его открыть нам тайну этой его солонки?
– Я уверен, что понял тайну соли, ваша милость. Наши опыты с животными и пленниками не оставили никаких сомнений. Одна только ее способность определять яды уже сделала бы ее неоценимым сокровищем для вашего стола. Но свойство очищать… чистейший гений!
– Очень хорошо. Но я не понимаю тайны перца. И не намерен доверять свою жизнь тому, кто от меня утаивает что-то. Соль бела, перец черен. Так лишь логично заключить, что соль воплощает белую магию, а перец черную.
– Клевета! – прошипела Фьяметта. – Дурак! Он что, думает, что батюшка пал бы… – Рука Монреале сжала ее плечо, и она подавила свое негодование.
– Возможно, конечно, – согласился Никколо. – Однако Бенефорте пришлось бы отвести глаза этому ханже Монреале.
– Быть бы Монреале инквизитором! С таким-то длиннющим носом!
– Духу не хватает.
– Или он хочет, чтобы о нем так думали, – кисло заметил Ферранте.
– Я знаю этот голос, – пробормотал Монреале над ухом Фьяметты. – Никколо… Никколо какой?
– У сеньора Ферранте, – сообщил Амброз, – есть секретарь, отче, Никколо Вителли. Ходят слухи, что он тень Ферранте. Мне говорили, что служит он у Ферранте четыре года. Люди Ферранте его боятся. Я полагал, из-за коварства и пронырливости, но, как видно, за этим кроется и еще что-то.
– Я имел в виду… – Монреале покачал головой. – Но полагаю, именно этот Вителли – причина того, что Ферранте, который в дни своего кондотьерства как будто к магии особо причастен не был, теперь, несомненно, совсем ей предался.
– Животным перец вреда не причинил, – вкрадчиво произнес голос Ферранте с пергамента.
– Еще бы! – пробормотала Фьяметта. – Они ведь лишены дара речи.
–.. и заклинание, выгравированное на дне солонки, отлично воздействовало на соль, – продолжал Ферранте. – Значит, второе должно воздействовать на перец. Думаю, нам надо попробовать еще раз, но на том, кто сможет сообщить о результатах больше, чем собачка мадонны Джулии.
– Мы? – опасливо переспросил Вителли.
– Я произнесу заклинание, – сказал сеньор Ферранте, – а ты положишь перчинку на язык. Только не глотай ее.
– Ах, так! – последовало уязвленное молчание. – Ну что же. Тогда приступим. Нас в эту ночь ждут дела поважнее.
Теперь шорохи и позвякивание подсказывали Фьяметте ясные образы: Ферранте в свете свечи вглядывается в дно солонки ее отца, возвращает солонку на подставку из черного дерева и кладет щепотку перца в миниатюрный греческий храм под золотой рукой богини. Быстрым шепотом она истолковывала звуки для Монреале и Амброза. И действительно, вскоре голос Ферранте произнес нараспев по-латыни заклинание перца.
– А теперь попробуй! – приказал сеньор Ферранте. Мгновение спустя голос Вителли, видимо, старавшегося не сбросить перец с языка, промямлил:
– Я ничо не чусую, вамилось.
– Не может же он бездействовать! Перец. Язык. Ты не испытываешь прилив красноречия?
– Нет.
– Хм. Ты не чувствуешь, что можешь подчинить чужие мысли? Солги мне и убеди меня, что ложь – это правда. Какого цвета у меня волосы?
– Шерпы, вамилось.
– Скажи: рыжие.
– Ры… шерны! – Последнее слово было выкрикнуто так, что могло сместить перец.
– Но скажи: рыжие!
Краткое молчание.
– Бог мой! – прошептал Ферранте. – Перец заставляет говорить правду?
– Наконец-то сообразил! – проворчала Фьяметта.
– Видимо, правда в его мыслях занимает мало места, – заметил Амброз.
– Нет, не выплевывай! – приказал голос Ферранте. – Я должен убедиться. Сколько… сколько тебе лет?
– Тридцать два года, ваша милость.
– Где ты родился?
– В Милане.
– Как… э… тебя зовут.
– Джакопо Шпренгер.
– Что-о! – Голос Ферранте слился с голосом Монреале в возгласе изумления, когда аббат стукнул кулаком по столу, вскричав:
– Что-о! Этого не может быть!
Из тамбурина донеслось перханье и бурчание человека, отчаянно вытирающего рот полотенцем.
– Заклинание вынуждает говорить правду? – спросил Ферранте у секретаря.