Кольца духов

Ей и в голову не приходило, что она сразу же не воспылает любовью к своей истинной любви. Но ведь она ожидала кого-то, ну, пониже ростом. Не зеленого юнца. С более полированными манерами. И во всяком случае, лучше одетого. И побогаче.

«Для погонщика мулов он почти не пахнет».

Ее охватило бессмысленное желание содрать кольцо с его пальца и постучать им по ближайшему столу, словно ее заклятие можно было выбить, как что-то в нем застрявшее. Но даже на таком расстоянии она ощущала все то же еле уловимое успокоительное гудение магии. Когда швейцарец надел кольцо, заклятие ничуть не воспротивилось, а обвило его палец, мурлыча, точно безмятежно счастливая кошка, только что наевшаяся до отвала рыбой и сливками. Правильно сотворенное заклятие оставалось скрытым даже от внутреннего глаза ученого мага. А чувствам обычного человека открывалось, только если было наложено неумело, не обладало нужной силой – режущий диссонанс, ни на что не воздействующий. Первые попытки Тесео были почти мучительно громкими и сыпали видимые искры. Но присутствие заклятий мастера Бенефорте было почти неразличимо. Они действовали согласно природе, а не вопреки ей.

«Видишь ли, если сохранять труп умершего без покаяния и не погребенного, только что отлетевший дух можно подчинить чьей-то воле».

Замыслил ли сеньор Ферранте обрести новое кольцо духов? Убитый мастер маг должен быть источником великой силы. Сеньор Ферранте, конечно, не останется нечувствительным к подобной ироничной симметрии: принудить того, кто уничтожил его кольцо, самого войти в другое. А если Ферранте разграбил их дом, одному Богу известно, что еще он отыскал там для утоления своей жажды власти.

Она перебирала в уме прошедшие дни. Ночь и день, чтобы лозимонцы добрались до замка со своими ранеными и магической солонкой. День на то, чтобы занятый осадой сеньор Ферранте сообразил, что они оставили гнить на лугу куда более могучий источник колдовства. День на то, чтобы они вернулись и ничего не нашли, день, чтобы расспрашивать по дороге о необычном трупе…

Она потерла ноющие виски. Смерть отца должна бы положить конец ее страхам за него. Ведь положено считать, что мертвые, навеки чуждые страдании, обрели исцеление и утешение в объятиях Господа Иисуса и святых. В ту первую ночь к ее горю примешивалось странное чувство облегчения, будто у нее с плеч свалился груз, которого она прежде не замечала, будто ее мир вдруг широко раскинулся над ней, стал доступным. Нежданно она стала хозяйкой своей жизни, могла поступать, как сочла бы нужным. В ее сердце билась тихая радость, пока ее горло душили рыдания. Конечно же, радость была великим грехом. Ей следовало чувствовать только горе и страх перед миром, в котором она осталась без защитника. Только горе, а не былую обиду.

И вот беды мастера Бенефорте вновь омрачили се жизнь, точно черная стая ворон-падальщиц, и вновь ей на плечи лег груз. «Это нечестно. Ты умер. Я должна быть свободна от тебя». И теперь ему грозила не смерть, но вечная погибель, а черную магию ей не пересилить.

«Что мне делать? Я прошла лишь часть обучения. Ты сам не счел нужным обучать меня. Ты виноват, что я не знаю, с чего начать. Я только слабенькая девушкам».

Завтра она вместе со служанками монтефольцев отправится на север. А рослый дурак швейцарец пусть едет куда хочет, только не туда, куда она. Пусть свалится в первую же канаву, ей-то что. Век бы его не видеть. И Монтефолью, и ее дом. И ее спаленку, теплую, уютную…

Дрожа, с носом, заложенным из-за непролитых слез, она завернулась в одеяло и спрятала лицо, насколько удалось, в тощую подушку. Вихрь ее мыслей наконец замер под властью сна.

Фьяметта очнулась от тревожного сновидения, в котором бродила по своему дому в Монтефолье, преобразившемуся в непонятный лабиринт. Он стоял в развалинах, заброшенный; гнилые половицы галереи предательски крошились под ее ногами, ставни свисали на одной петле, стены осыпались. Она пыталась разжечь огонь, но не могла, а в дверь колотили вооруженные кредиторы, требуя свои деньги, которые мастер Бенефорте спрятал, а она не могла отыскать, хотя лихорадочно обшаривала комнату за комнатой…

Ее подушка была сырой и холодной, а одеяло сверху увлажнила роса, но под ним тепло ее собственного тела согревало ее. Ущербная луна плыла в зените, бросая лишь смутные лучи во двор. Все еще полная безотчетной тревоги, рожденной сном, она перекатилась на бок и посмотрела между планками, скользнув взглядом по верху стены, огораживающей двор. Но там не мелькали угрожающие тени вооруженных мужчин, под куполом ночного неба царила тишина. Только ее страхи лишали этот сонный мирок безмятежности, хотя от мулов у коновязи и веяло успокоительным животным теплом. Все же что-то, неясно почему, было не так. Она целую минуту вглядывалась в темноту и только тогда поняла, что именно.