Колония нескучного режима

— Я имею в виду не что иное, как криминальные манипуляции с могильными участками, уважаемый, — в том же духе ответил Гвидон. — В частности, противозаконное перемещение памятного надгробья и урезание участка заслуженного человека, ныне покойного, талантливого художника, члена Союза художников с тысяча девятьсот пятьдесят пятого года Гурзо Феликса Юрьевича. Через два дня здесь, на вашем кладбище, состоится захоронение покойного. И что я вижу? Гранит маршала Красного, наехавший на законную территорию товарища Гурзо? — Он пристально посмотрел в глаза Сухотерину. — Скажите, Фёдор Геннадьевич, какую благодарность вы получили от маршальской родни? Ну, какого размера взятку. Или вам лучше рассказать об этом не мне, а сразу органам дознания? Вы вообще представляете, какой шум поднимется, когда сюда съедутся академики, заслуженные люди, представляющие культуру России по всему миру? И обнаружат то… что обнаружат. Да там даже места не оставлено могилу вырыть, всё захапали, негодяи. — Он резко встал. — Значит, так, уважаемый. Если к среде всё не будет восстановлено в первоначальном виде, обещаю вам серьёзнейшие неприятности. Лично займусь доведением вопроса до логического конца. Это вам понятно?

— Да вы сядьте, сядьте, как вас… простите… Гвидон… Гвидон Матвеевич, кажется? Присядьте вы, да не переживайте так. — Директор, выскочив из своего кресла, уже успел прихватить Гвидона под руку и теперь делал попытку опустить его обратно на стул. Гвидон посмотрел на директора и сел, ожидая слов, за которыми он, собственно, и пришёл в этот кабинет. — Вы ж поймите и нас, товарищ скульптор, — начал заход издалека Сухотерин, — мы ж люди казённые. Нас поставили, мы обязаны соответствовать.

— Вот и соответствуйте, раз поставили, — сухо произнёс Гвидон. — В чём ваша проблема? Зарплата маленькая? Идите, где большая. А память не поганьте.

— Да вы не поняли просто, я об другом, — продолжал гнуть свою линию директор. — Годы… годы не ходят сюда, всё в запущение превращают, в неуход. А людям ведь надо. Тоже заслуженные. Пришли от маршала, честь по чести. Просили, умоляли. Ну, мы тоже не железные ведь, так? Раз ваши, то есть, не ваши, а ихние, Гурзо этих, не ходят, не следят, так зачем месту пропадать? Это ж чистая брошенка получается. А там — с маршальским подходом к вопросу, на расширение подали прошение, как положено, честь по чести.

— И расплатились как положено? — ехидно уточнил Гвидон, понимая уже, что дело выгорит.

— Да чего вы всё об деньгах да об деньгах? — с укоризной покачал головой Сухотерин, тоже уже понимая, что договориться со скульптором ему всё же удастся. — Решим вопрос, не такие решали. Подвинем чуть левей, знаю этот участок, помню. Есть там запас, он краевой. И выкопаем без проблем, в полный рост вынем, без подбоя. Цветничок обновим, ковочку подсвежим. Всё будет чики-чики, поверьте. Не из таких оказий выбирались, — и призывно улыбнулся.

— Не сомневаюсь, — начиная отходить, буркнул Гвидон. — Вы и мёртвый из могилы наружу выберетесь, если заплатят.

Сухотерин захохотал, оценив шутку:

— Ну вы скажете, Гвидон Матвеич, ну уморили, ей-богу! — Он снова зашёлся в сиплом хохоте и, постепенно успокоив глотку, проинформировал, откинувшись на спинку директорского кресла: — Я вам скажу, товарищ скульптор, я на своём месте человек не случайный. Мне ещё командир мой в сорок шестом сказал, когда Крамм мы с ним осматривали, под комендатуру нашу, в Германии дело было, уже после войны: «Тебе б, говорит, Сухотерин, могильщиком работать, а не жизнь людям налаживать!» Вот теперь и налаживаю. Только не в жизнь, а в последнюю дорогу, как мне Юлик тогда пообещал, лейтенант мой. Еврейчик.

— Юлик? — насторожился Гвидон. — Крамм, вы сказали?

— Ну да, Крамм. Городок такой немецкий, от Берлина отстоял недалеко. Мы, помню, с Юликом моим, с лейтенантом Шварцем, на рекогносцировку выехали. Чтоб ясно было, с чего там новую жизнь начинать. А всё разбомблено в пыль. Прах один кругом. Ни пройти, ни проехать. А посреди памятник. Ихнему Фридриху. На коне. Типа освободителю от древних захватчиков. Стоит, как замер. И ничего ему, ни царапинки. Только от копыта куска нету, небольшого. А так — в идеале, цырлих-манирлих. Ну, уезжать собрались, отошли. Я достаю гранату, противотанковую, и на прощанье Фридриха этого отовариваю по самые, извиняюсь, лошадиные яйца. Война ж дело-то весёлое, так иль нет? Он и заваливается, рыцарь немчурский. А вы говорите, памятник Гурзо вашему подвинуть! Ежели я такие сооружения валил, с чистой бронзы, так ваш-то перенесём в три секундочки. Покинуть не успеете, а уж всё сделаем, как на параде стоять будет. И земельки прирежу. Всё ж понимаю, если объяснить доступно. Так или не так?

Гвидон не ответил. Помолчал, глядя в пол, потом спросил:

— А Юлик ваш?

— Что Юлик? — не врубился директор.

— Не он, значит?

— Что не он? — снова не понял Сухотерин.

— Не он Фридриха взорвал?